Тут-то и раздался над самым моим ухом оглушительный хлопок.
Я дернулся всем телом и едва устоял на ногах. Руки, потеряв опору, описывали в воздухе невообразимые зигзаги. Садани я со всего маху по стене, скорее всего это бы меня погубило. Но вот прошла целая вечность закон равновесия позволил мне снова прижаться к стене, вместо того чтобы отправить меня в полет протяженностью в сорок три этажа.
Мое судорожное дыхание напоминало сдавленный свист. В ногах появилась предательская слабость, мышцы гудели как высоковольтные провода. Никогда еще я не чувствовал столь остро, что я смертен. Старуха с косой уже, казалось, готова была пробормотать у меня за спиной отходную.
Я вывернул шею и увидел примерно в метре над собой Кресснера, который высунулся из окна спальни. Он улыбался. В правой руке он держал новогоднюю хлопушку.
- Проверка на устойчивость, - сказал он.
Я не стал тратить силы на диалог. Да и не перекричать бы мне эти завывания. Сердце колотилось бешено. Я незаметно продвинулся метра на полтора - на случай, если ему придет в голову высунуться по пояс и дружески похлопать меня по плечу. Затем я остановился, закрыл глаза и подышал полной грудью, пока не пришел в норму.
Эта сторона здания была короче. Справа от меня возвышались самые большие небоскребы Нью-Йорка. Слева подо мной темным пятном лежало озеро, по которому перемещались отдельные светлые штрихи. В ушах стоял вой и стоны.
Встречный ветер на втором повороте оказался менее коварным, и я обогнул угол без особых хлопот. И тут меня кто-то укусил.
Я дернулся, судорожно глотая воздух. Страх потерять равновесие вынудил меня прижаться к стене. Вновь кто-то укусил меня. Не укусил, нет... клюнул. Я опустил взгляд.
На карнизе стоял голубь и смотрел на меня блестящими ненавидящими глазами.
Мы, жители городов, привыкли к голубям, как привыкли к таксистам, которые не могут разменять вам десятидолларовую бумажку. Городские голуби тяжелы на подъем и уступают дорогу крайне неохотно, считая облюбованные ими тротуары своей собственностью. Их визитные карточки мы частенько обнаруживаем на капотах наших машин. Но что нам за дело! Да, порой они нас раздражают, но владения-то все равно наши, а эти пернатые - чужаки.
Здесь были его владения, я ощущал свою беспомощность, и он, похоже, это понимал. Он опять клюнул меня в перетруженную лодыжку, и всю правую ногу тотчас пронзила боль.
- Убирайся, - прорычал я. - Убирайся прочь.
В ответ он снова клюнул. Он, очевидно, давал мне понять, что я вторгся на его территорию. И действительно, карниз был помечен птичьим пометом, старым и свежим.
