Стюардесса застыла. Лицо у нее на миг стало глупым-глупым.
— Извините, — пробормотала она и пошла дальше.
В салоне погас свет. За стеклами поплыли тусклые пригороды Петербурга, нитки шоссе с ползущими машинками. Всё — в мутной дымке городского смога. Хотя до заката было еще далеко, повсюду уже мерцали россыпи огней.
— Почему так темно? — проговорил рыжеволосый, глядя на проплывающие внизу поля сквозь темные швейцарские стекла. — Четыре часа пополудни…
— Осенью и зимой тут всегда так, — отозвался брюнет флегматично. — Сумерки, холод и грязь. Привыкай.
Снять очки он своему спутнику почему-то не предложил.
Рыжеволосый снова глянул вниз, и его передернуло от отвращения.
— Так вот как выглядит Мордор! Страна вечной ночи… Кто бы подумал, что однажды я добровольно отправлюсь сюда? Одинокий воин против полчищ мрака…
Его произношение было безупречно. Любой английский аристократ признал бы в нем своего.
— Почему это одинокий? — не открывая глаз, поинтересовался брюнет. — А я?
— Ты? — Губы рыжеволосого презрительно искривились. — Ты — слуга!
Брюнет промолчал.
Рыжеволосый откинул с лица длинную прядь, нахмурился и полюбовался собственным отражением в стекле.
— Теперь я знаю, что чувствовали мои далекие предки, отправляясь на битву с Врагом. Непросто сохранять твердость духа, покидая цветущие берега и зеленые холмы родины ради мрачных пустошей, населенных отвратительными ночными чудовищами вроде огров…
Он содрогнулся и резким движением опустил пластиковую шторку.
Брюнет чуть заметно усмехнулся.
— Тебе-то наплевать! — сердито заявил его спутник. — Это ведь не твоего отца здесь убили!
— Можно подумать, Лу, ты его нежно любил, — лениво произнес брюнет.
Рыжеволосый резко, по-птичьи обернулся:
— Не забывайся, ведьмино отродье! Я любил отца! И, не задумываясь, умер бы вместо него!
— Надо же, какие мы преданные, — пробормотал брюнет, отводя взгляд. — И великие. В Мордор он летит, как же! Там внизу всё не так мрачно, как тебе кажется. Людям, которые здесь живут, этот город нравится.
— Червям нравится жить в дерьме. Но я тебя понимаю. Это ведь твоя родина.
— У меня больше нет родины, и ты это прекрасно знаешь! — В голосе собеседника чувствовалась боль.
— Так уж и нет? — издевательски-насмешливо произнес Лу. Похоже, он был рад, что задел своего спутника. — А как же любимые помойки-переулки, где прошло твое детство… Прыщавые дружки-подружки? Неужели при встрече в груди сердечко не трепыхнется, а, Тэм?
Брюнет вздохнул. Его глаза, глубокие, трагически запавшие, словно обведенные темной полосой, настоящие глаза драматического героя с обложки «глянца», не смотрели на собеседника.
