«Со стариной Чарлзом всегда что-то не так, когда он хулиганит», — подумал Найджел. Тем не менее он держал протестующего Уайлда, пока с того стягивали брюки, и смеялся вместе со всеми, когда тот стоял, бледный и недовольный, кое-как прикрываясь каминным ковриком и близоруко щурясь.
— Вы разбили мои очки! — сказал он.
— Дорогой! — вскричала миссис Уайлд. — Ты выглядишь так глупо, что прямо не верится. Чарлз, какой же ты мерзавец, что сделал это с моим мужем!
— Я чувствую, что выгляжу довольно величественно, — заявил Уайлд. — Кто взял мои брюки? Вы, Анджела! Кровь короля Эдуарда, текущая в моих жилах, застывает при взгляде на них. Отдай, дитя, иначе я за себя не ручаюсь.
— Вот они, Адонис![3] — воскликнул Рэнкин, выхватив брюки у Анджелы и вешая их на шею Уайлду. — Черт возьми, что за зрелище! Совершенный портрет джентльмена — загребного на победившей восьмерке.
— Пойди надень их, горюшко мое, — сказала миссис Уайлд, — а то еще хуже будет.
Уайлд послушно удалился.
— Последний раз я раздевал Артура в Итоне, — сказал Рэнкин. — Господи, как же это было давно!
Он повернулся к приемнику и начал ловить танцевальную музыку.
— Пойдем потанцуем, Розамунда, — пригласил он.
— Мне очень жарко, — отозвалась Розамунда, беседовавшая с доктором Токаревым.
— Марджори! — заорал Рэнкин. — Ты можешь вынести танец со мной?
— Розамунда тебе отказала? Очень печально для тебя, Чарлз.
— Я прощаю ему его обязательный танец, — сказала Розамунда. — Доктор Токарев рассказывает историю тысячелетней давности, и я хочу знать, чем она кончится.
— Эта история, — начал Токарев, — про одного господина (он произнес это слово по-русски)… про джентльмена… и двух леди. Это то, что вы называете «вечный треугольник»… очень др-ревний мотив в человеческой истории.
— Вы не думаете, что если он такой древний, то уже успел порядком надоесть? — спросил Рэнкин.
— Марджори, потанцуй с ним! — сказала Анджела.
Не ожидая согласия миссис Уайлд, Рэнкин схватил ее за талию, и она на глазах преобразилась.
Есть женщины, выражающие в танце чувственность и темперамент, которыми на самом деле не обладают. Найджел понял, что миссис Уайлд — не из таких. Зачарованная этим вульгарным, экзотическим танцем, она, казалось, расцветала, становилась многозначительной и опасной. Рэнкин, всерьез восхищенный, выглядел одновременно и ее рабом, и хозяином. Он не отрывал от нее глаз, а она хмуро и недружелюбно вперилась ему в лицо, будто желая оскорбить его. Найджел, Анджела и Хэндсли прекратили беседу, чтобы полюбоваться на эту пару, а Уайлд, возвратившись, застыл в дверях. Только русский не проявил интереса. Он нагнулся к приемнику и внимательно изучал его.
