Потом я почувствовал, как ухо мне щекочет что-то мягкое — не то мех, не то перышко. Я поднял руку, чтобы стряхнуть с себя это докучливое нечто, но оно вдруг вскрикнуло женским голосом. Я перевернулся и сел на полу. Сквозь туманящие глаза волны боли я увидел склонившуюся надо мной женщину, точнее, ее расплывающийся силуэт на фоне звездного неба.
— Как вы меня напугали! — пожаловалась она. — Слава Богу, вы пришли в себя. Кто вы?
— Обойдемся без вопросов, а? — с трудом выдавил я. Голова у меня болела так, будто ее два тайма подряд пинала целая орава футболистов. Я оперся одной рукой на стену и поднялся на ноги. Женщина протянула затянутую в перчатку руку, чтобы помочь мне, но я не обратил на нее внимания. Я стал нащупывать свой пистолет, которого не оказалось, потом бумажник, который был на месте.
— Я только спросила, кто вы, — обиженно сказала женщина. — Что с вами стряслось?
— Меня отключили, — объяснил я, навалившись спиной на дверной косяк и пытаясь сфокусировать взгляд на ее колеблющихся очертаниях. Вскоре они обрели ясность. Передо мной стояла крупная широкобедрая женщина в темном костюме. Шею ее обнимала роскошная лисья шкура. Пушистый лисий хвост свисал вниз.
— Отключили? — непонимающе повторила она.
— Оглушили. Огрели по голове чем-то тяжелым. — Мой голос не понравился даже мне самому — слабый, хриплый и раздраженный.
— Боже правый! Может быть, вызвать полицию?
— Не стоит вмешивать ее в это дело.
— Тогда врача? Ведь вам надо оказать первую помощь. Кто это был, грабитель?
На затылке у меня вспухла огромная шишка.
— Не берите в голову. Все в порядке. Идите своей дорогой и забудьте об этом.
— Кто бы вы ни были, вы не очень-то вежливы. — Это была капризная, избалованная девчонка, постаревшая лет на двадцать. — Я ведь и в самом деле могу уйти и бросить вас на произвол судьбы.
— Это я как-нибудь переживу. Впрочем, одну секунду. Скажите, как вы сюда попали? — На дороге не было видно машины.
— Ехала мимо и увидела вас лежащим здесь. Сначала я не хотела возвращаться, а потом решила, что надо. Оставила машину ярдах в двухстах отсюда и вернулась пешком. Теперь, конечно, жалею.
Последнее она сказала не всерьез. Избалованная или нет, но она мне чем-то нравилась. Наверное, голосом — в нем были теплота и мягкость довоенных времен.
— Я не хотел вас обидеть, — пробормотал я.
— Ничего. Я все понимаю. Вы, наверное, очень неважно себя чувствуете, бедняжка. — Кажется, я ее разжалобил.
Я оглянулся на дверь. Она была заперта. Я покрутил ручку, но безрезультатно.
