— А как-нибудь иначе ты это сделать не можешь?
Она подумала, что могла бы продать квартиру в Барбикане>[38] и переехать сюда, только как это поможет решению их проблем? И ответила:
— У меня нет трехсот пятидесяти тысяч фунтов на депозите в банке, если ты это имеешь в виду.
— Но Жерар — твой брат, — продолжал настаивать Деклан. — Он наверняка сможет помочь.
— Мы не так близки. Да и не могли сблизиться. После смерти матери нас отослали учиться в разные школы. Мы практически не виделись, пока не явились в Инносент-Хаус, чтобы начать работать в издательстве. Он купит у меня акции, если решит, что это ему выгодно. Если нет — не купит.
— И когда же ты его спросишь?
— После заседания совета директоров, четырнадцатого октября.
— Зачем ждать так долго?
— Потому что это будет самый удобный момент.
Тянулись минуты. Клаудиа и Деклан лежали, ни слова не говоря. Вдруг она нарушила молчание:
— Слушай, Деклан, почему бы нам не проехаться по реке четырнадцатого? Заедешь за мной в половине седьмого, возьмем катер и поплывем к дамбе. Ты ведь ее в темноте никогда не видел?
— Я ее вообще никогда не видел. А холодно не будет?
— Не очень. Наденешь что-нибудь теплое. Я возьму с собой термос с супом и вино. Это в самом деле стоит посмотреть. Представь, Деклан, огромные темные конусы поднимаются из воды и громоздятся над тобой. Давай поедем. Мы могли бы остановиться в Гринвиче и поесть в пабе.
— Ладно. Так и быть, поеду, почему бы и нет? — согласился он. — Не знаю, зачем тебе понадобилось так задолго договариваться, но я поеду, при условии, что не встречусь с твоим братцем.
— Это я тебе вполне могу обещать.
— Значит, в половине седьмого я приеду в Инносент-Хаус. Могу и пораньше, если хочешь.
— Нет, самое раннее — половина седьмого. До тех пор катер не освободится.
— Ты так говоришь, будто это очень важно, — заметил он.
— Да, это очень важно, — ответила она. — Важно для нас обоих.
Габриел ушел от Франсес сразу, как только они закончили игру: эту партию он выиграл легко и просто. Франсес с чувством раскаяния отметила, каким уставшим он выглядел, и подумала, что он скорее всего поднялся наверх из сочувствия к ней, а не за ее поддержкой. Похоже, эти похороны оказались для него тяжелее, чем для остальных компаньонов. Ведь он был единственным человеком в издательстве, к кому Соня, по всей видимости, чувствовала хоть какую-то привязанность. Собственные попытки Франсес завязать с ней более или менее дружеские отношения Соня обычно искусно пресекала, будто принадлежность к Певереллам лишала Франсес права на дружескую близость. Возможно, для Габриела, единственного из компаньонов, смерть Сони была поистине горем.
