Редакторша, за которой, как ей казалось, следили уже давно (поскольку у нее был друг, несколько лет назад находившийся в близких отношениях с девушкой, ставшей потом террористкой), подтвердила вдобавок мои наблюдения насчет автомашин, ведущих слежку: среди них встречаются и почтовые автомобили, и автомобили с рекламными щитами, и легковые фургоны с задернутыми занавесками, и даже учебные автомобили с табличкой «За рулем ученик».
Когда около половины второго ночи я вернулась из Фельдафинга и вошла в подъезд, лифт был занят. Я прислушалась. Однако, кроме тихого шелеста приближающегося лифта, ничего слышно не было. Никто в подъезде не принимал гостей, никто не устраивал семейного торжества. Лифт замер передо мной на первом этаже. Когда двери открылись, я непроизвольно шагнула назад.
И тем не менее при виде меня человек в лифте, казалось, перепугался не на шутку. Побледневший, с расширенными глазами, он несколько секунд пялился на меня, потом, едва слышно выдохнув «добрый вечер», выскочил из лифта и чуть ли не бегом бросился к выходу.
Это был мужчина лет сорока двух — сорока пяти, темноволосый, лысоватый, с нездоровым цветом лица, он выглядел точно так, как в моем представлении выглядит тайный соглядатай. На нем было поношенное, старомодное, необычайно длинное черное пальто с оттопыренными карманами и истрепанным воротником, уголки которого словно кто-то обкусал: резкий, почти нечеловеческий запах исходил от него. Пахло, скорее всего, каким-то химикатом или даже смесью разных, непонятно каких химикатов. Запах этот исходил не только от него. Лифт, поднимавший меня на шестой этаж, тоже пропах этим химикатом или этой смесью.
Поднявшись наверх, я обнаружила, что оба коврика — мой и соседей напротив — сдвинуты, будто на них поскользнулся кто-то, стремительно выскочивший из квартиры: вместо того чтоб лежать как положено, у самых дверей, коврики валялись теперь посреди коридора. В квартире я обнаружила еще более явственные перемены, происшедшие за время моего многочасового отсутствия.
Крашеный коричневый шкаф в крестьянском стиле к моменту моего возвращения стоял в прихожей совсем не так, как прежде; его обычное место было слева от входной двери, где у стены с незапамятных времен отсутствовал плинтус. Сейчас шкаф был отодвинут примерно на полметра и, должно быть из-за нехватки времени, так и не поставлен на место.
Прежде чем задвинуть его на место, я сунула руку в узкую щель между полом и стеной, туда, где, как я уже сказала, с незапамятных времен отсутствовал плинтус. Вместо засыпки в этой щели теперь была пустота. Насколько глубока была щель, в ту ночь мне выяснить не удалось — как из-за отсутствия нужного инструмента, так и из-за отсутствия должного спокойствия. Впрочем, в тот момент мне и не хотелось это выяснять.
