— О, — не то обрадовался, не то огорчился Татарин. — Переломался, родимый?
Я не то чтобы переломался, но мне стало значительно легче. Хотя все равно очень плохо. Поэтому я даже не ответил. Легкий ветерок немного приводил меня в порядок, на какое-то мгновения я даже поверил, что все закончится хорошо.
В тот момент линь в руке Грузина резко натянулся, едва не оторвав кисть. Из тех слов, что он произнес в тот момент, я понял только одно:
— Хватай! — заорал Боря и наступил на стремительно разматывающийся линь сандалией.
Глеб в прыжке накрыл моток и воткнул в него первое, что попалось ему под руку.
Собственно, это и была рука. Линь тут же захлестнул ее удавкой, и Глеб заблажил теми же словами, что и Боря.
— Хватай! — продолжал кричать Грузин, и мне, несмотря на общую слабость в теле, пришлось хватать линь.
Правда, сделал я это уже по уму — перемотав руку майкой. Но и это не помогло — веревка вонзилась в ладонь едва ли не до мяса, и я слово в слово повторил все то, что только что прокричали капитаны.
Нас прижало к фальшборту. Метрах в десяти на траверсе катера взрывалась яростными всплесками вода. Рыбина, которую зацепил кошкой Грузин, оказалась слишком большой, а мы были слишком неподготовленными. Теперь она либо оторвет нам руки линем, либо утащит в страшные глубины Бездны Челленджера, вслед за петухом и другими артефактами.
Вдруг натяжка ослабла. Мы, обессиленные, свалились там же, где и стояли, но Боря снова вскочил и начал лихорадочно наматывать линь на чугунный кнехт, торчащий из палубы. Как оказалось, не зря — рыба поменяла направление и решила подплыть под катером. Веревка вновь дернулась, да так, что катер закачался, а мы хором выругали рыбу страшными морскими ругательствами. Пока рыба металась на поводке, Глеб сбегал в рубку и принес несколько пар брезентовых рукавиц разной степени поношенности и загрязненности. На шум прибежали Мезальянц и Вика.
— Чего у вас?
— Еда хочет катер потопить, — прокряхтел Боря, пытаясь хоть на миллиметр подтянуть рыбу к себе. С тем же успехом он мог хлестать скалу газовым платком — рыба, скорей всего, была родом из бесконечности.
Рыба металась до вечера. Мы голодными взглядами следили за ее эволюциями, всякий раз успевая накинуть две-три петельки на тумбу кнехта.
— Что же ты пистолетик свой потерял? — укорял Грузин Мезальянца. — Мы бы эту собаку враз бы укокали.
Акула дергалась уже у ватерлинии, но в руки пока не давалась.
— Бесполезно, — рассудительно объяснял Иван Иванович. — Пули в воде свою убойную силу теряют. Только измучили бы и разозлили животное.
