Ознакомившись с сутью задания, Свиридов сначала хотел отказаться, но врожденная осторожность не дала ему совершить такой глупости. Он сразу назвал фамилию бывшего сослуживца, некогда работавшего в Конторе, но после развала Союза ушедшего на вольные хлеба. Мезальянц, услышав о грядущей операции, поинтересовался:
— С каких это пор Контора выполняет частные заказы?
Свиридов скорчил кислую рожу.
— Я тебя не затем вызвал, чтобы ты мне политинформацию читал. Это не совсем частный заказ — ты будешь прикрытием секретной операции, чтобы потом, в случае чего, всех собак на тебя повесить. Ты мне в качестве полевого агента нужен, которого можно «слить».
Иван Иванович не обиделся на слова боевого товарища. Он прекрасно понимал, что «сливать» его Свиридов не собирается. Не впервой, как говорится. Никто, кроме Мезальянца, не умеет натурально инсценировать собственную гибель, чтобы исчезнуть из поля зрения заказчика. Но Ивану Ивановичу не нравилось, что Контора из государственной организации превращается в частную лавочку. Мезальянц видел себя винтиком в бездушной самодостаточной системе, но никак не шестеркой в бандитской группировке. Поэтому и ушел в свое время.
— Вот твое задание. — Свиридов выложил на стол серый бумажный пакет. — Кроме задания имеется еще немного наличных на первое время, вполне возможно, потребуются большие расходы. Отчет каждую неделю в воскресенье по электронной почте. Экстренная связь через прежний конспиративный номер.
— Лады. Ну что, по машинам?
— Погоди. Ваня, большая просьба. Не выеживайся. Сделал дело — и отойди в сторону, за тобой пойдут чистильщики. Твоя задача — убедить их, что дело сделано до конца.
— Не учите меня жить.
На том и разбежались.
В папке лежала записная книжка некоего Георгия Даниловича Круглова, по сути — дневник. В дневнике описывалось знакомство, совместное проживание с каким-то стариком, который оказался владельцем предмета. Этот Круглов оказался дотошным парнем, изучил все, что связано с физическими и специфическими свойствами артефакта, даже зарисовал его. С каждым годом записи становились более обрывочны, и время между ними увеличивалось. Последняя была сделана в тысяча девятьсот шестьдесят втором, и в ней сообщалось, что ведение дневника временно прекращается, без объяснения причины.
Свойство петуха, насколько мог судить Мезальянц, до сих пор не видевший не одного предмета и не очень доверявший информации об их супервозможностях, — это многократно усиленная интуиция. В общем-то, для политика весьма полезное качество, несмотря на все побочные действия. Понятно, зачем Первому такой артефакт. Понятно так же, зачем ему нужен такой, как Мезальянц: загрести жар чужими руками и похоронить эти руки.
