И плевать, что, возясь двадцать из последних тридцати лет над «Явлением Христа народу», Александр Андреевич сотворил десятки этюдов, добрая четверть которых обрела абсолютно самостоятельную ценность. За одни только два гоголевских портрета — не поклон ли ему?..
Однодумом, или по-цвейговски — «гением одной ночи» (конкретно: ночи 25 апреля 1792 года) был Клод Жозеф РУЖЕ де ЛИЛЬ: «Марсельезу» накатал — и баста…
Да ничего и не баста! Лейтенант де Лиль написал более полусотни песен. Он автор либретто нескольких опер. Он переводил на французский басни Крылова. Другое дело, что с «Военной песней Рейнской армии» всё это, как говорится, и рядом не лежало. Но причем же здесь, извините, одна ночь?
В истории искусства нет ни единого случая, когда бы бог весть кто взял да и разродился — вдруг — шедевром (графоман — «Божественной комедией», самоучка-примитивист — «Джокондой», кабацкий лабух — «Аппассионатой») и снова сгинул бы в никуда. Ни одно сколько-нибудь действительно научное открытие не было сделано случайно, походя и непонятно кем. Великие творили или ДО, или ПОСЛЕ, а чаще и ДО и ПОСЛЕ главного свершения в жизни. Однодумов не бывает просто потому, что их не может быть. Никогда.
Скрипка Страдивари — обобщенное понятие: мастер изготовил сотни (более тысячи, если точней) инструментов, прежде чем сотворить одну из восьми, доживших до наших дней и ценящихся теперь буквально — на вес золота.
И это, может быть, главный вывод данной главы, с которым мы, может быть, и несколько поторопились — не в принципе, а всего лишь в ее контексте…
Но вернемся к «Горю от ума»…
Согласно мифу — а мифы неотъемлемая часть биографий одаренных чрез меру людей — свою великую комедию поэт-дипломат задумал во сне. Точнее, во сне он был сподвигнут на нее. Прилег, дескать, Александр Сергеич как-то жарким полднем в киоске у себя в тегеранском саду, да и задремал. И явился к нему в сон один из задушевных приятелей (кто — уточнять не станем, чуть не всяк вспоминавший себя норовил тем пришлецом объявить). И вопросил: а нету ли у вас, ваше сиятельство, под рукою чего свеженького? Грибоедов в ответ рассеянно: да откуда ж? давно уж вовсе ничего не пишу! Э, батенька, взроптал гость, немедля обещайтесь мне, что приметесь и напишете!.. Да чего ж вам угодно-то, стал будто бы допытываться спящий. А это уж, голубчик, сами ведаете.
— Да к какому сроку, хотя б?
— Через год непременно, — отвечал визитер, растворяясь в июльском мареве (или, бог его знает, — в ноябрьском? у них там всегда жарко).
