— Бернар… не нужно здесь стоять…
— Заткнитесь! — буркнул я.
Если бы мои руки не были заняты, я с огромным удовольствием залепил бы ей пару пощечин. Но я не мог оторваться от дела. Я должен был открыть замок этой двери! Я должен был открыть ее!
— У них электрические фонарики, — простонала Жулия.
Закрыв глаза, я полностью слился с ключом и пытался справиться с непослушным замком. А по мостовой уже громыхали сапоги. Неожиданно внутри замка раздался легкий щелчок. Осторожно поворачивая ключ, я сильно дернул дверь на себя, и мной овладело чувство, будто передо мной разверзлась стена и на меня обрушился поток света. Я вынул ключ и резко повернулся к Жулии, которая висела на мне.
— Пустите меня, если хотите войти!
Она послушно отступила, а я резко раскрыл дверь, мигом заскочил внутрь и попытался ее захлопнуть. Однако Жулия, как пойманный в ловушку зверек, изо всех сил уцепилась за дверь. Некоторое время между нами шла упорная борьба: она тянула дверь со своей стороны, а я со своей; наши стоны вторили друг другу. Потом она издала что-то похожее на предсмертный вздох — я выиграл у нее несколько сантиметров и почувствовал, что она уже покоряется своей судьбе. Щелкнув язычком замка, дверь захлопнулась. Жулия еще бессильно колотила в дверь, но это было похоже на последние попытки утопающего удержаться на поверхности. Потом раздался стук ее подошв, и мне показалось, что она, совершенно обезумев, кругами ходит по тротуару. Затем ее шаги начали удаляться, стук каблуков участился, она побежала, и с моих уст сорвалась совершенно абсурдная молитва: «Господи, сделай так, чтобы она спаслась!» Одна за другой раздались короткие автоматные очереди — одна… две… три… четыре… пять… шесть… Стреляющему наверняка хорошо была видна цель — ведь уже почти совсем рассвело. Затем топот стих, и воцарилась полнейшая тишина. Позади меня, где-то в глубине дома, раздался громкий, настойчивый звон будильника. Но обитатели дома, должно быть, и так уже проснулись и, стоя у своих окон, наблюдали за происходящим на улице. За дверью простучал сапогами отряд, доносились обрывки команд.
Опустившись на пол, я начал лязгать зубами. Озноб был непреодолим, как икота, и шел откуда-то изнутри. Я не испытывал и тени стыда, по правде говоря, я ни о чем не думал, превратясь в какое-то дрожащее существо. Когда дрожь прекратилась, я чуть было не заснул, прислонясь к двери и упершись подбородком в колени. Где-то неподалеку остановилась машина, захлопали дверцы, раздалась немецкая речь. Потом машина отъехала, а над моей головой раздались осторожные приглушенные шаги. Постепенно дом стал оживать: где-то заплакал ребенок, кто-то чистил печь. Тогда я встал и отряхнул с себя пыль. Руки и ноги не слушались меня. Приоткрыв дверь, я выглянул наружу: между домами сочился грязный дневной свет, улица была пустынна, и я рискнул выйти.
