— И как давно это у нее?
— Уже два года… Ее втянула подруга. Сначала я не возражала. Смотрела на это как на ребячество. Но потом… Она накупила себе книг по оккультизму и начала принимать здесь далеко не симпатичных мне людей. Она прекрасно видела, что я не одобряю ее затею, но тем не менее упорствовала, продолжала… А особенно когда увидела, какую выгоду можно извлечь из доверчивости, так свойственной несчастным… Ведь сейчас почти каждая семья потеряла кого-нибудь из близких.
— Но как же ей удается собрать такую… клиентуру?
— Ну, молва разносится быстро. В очередях, например.
— И… вы действительно считаете… что она не обладает никаким даром?
— Но послушайте, Бернар!.. Я надеюсь, что хотя бы вы не принимаете всерьез подобные бредни! Аньес — и дар ясновидения!
Элен сухо усмехнулась и быстро вышла. Пианино смолкло. Я схватил свой плащ… Мне было уже невмоготу переносить атмосферу этого дома, я испытывал потребность пройтись, подумать, хотя прекрасно знал, что наткнусь на ту же неразрешимую проблему.
Серые плиты набережной уходили в черную воду. У подножия лестницы дремала Сона, отражавшая мосты, тучи, фасады зданий, камни, которые казались менее реальными, чем их отражения. Я постоянно спрашивал себя: каким же образом Аньес удалось с потрясающей точностью воспроизвести характерные приметы лица Бернара — человека, ей совершенно незнакомого, поскольку она упорно называла его Жервэ? Будь я Бернаром, я бы, полностью разделяя убеждения Элен, не преминул бы одернуть Аньес: «Кончайте эту канитель, малышка!» Но делать нечего — я не Бернар, а Жервэ. Бывало, раньше, до войны, найдя тему какой-то мелодии, я целыми днями пытался поймать то приходящий сам собою, то вдруг исчезающий мотив, как бы искушающий меня и удаляющийся, и чувствовал тогда, что музыка рядом со мной, что, будучи невидимой, она существует где-то совсем близко. Я не выдумывал ее — она жила во мне. Я видел ее, будто в тумане, сначала бесформенной, затем постепенно обретающей очертания и превращающейся в четкий образ. В моем сознании нотные знаки слагались в мелодию. Из личного опыта мне было известно, что искусство — это тоже дар внутреннего видения. Концерт, который я начал писать еще до войны, постепенно рождался и создавался из ночи, из пустоты, из неизведанных пространств моей души. А что, если бы вместо дара сочинять музыку природа наградила меня даром видеть ранее незнакомые мне лица?.. Но если Аньес действительно ясновидящая, тогда я точно пропал… Ведь если она захочет, то образ Бернара возникнет перед ее глазами и в конце концов заявит: «Я Бернар!» А еще она может присмотреться ко мне и увидеть мое прошлое, то, что мне пока удается прятать за крепко запертыми дверями моей памяти… Я представил, как она увидит мою жену, черную воду, каноэ, мужчину, стоящего сзади, неловкий взмах весла… И тогда укажет на меня пальцем и объявит: «А ведь вы не Бернар, вы Жервэ!»
