— Товарищ судья! — начал Эйнштейн ответную речь. — Ваша честь! (Здесь и далее перевод мой. — М.З.) Меня пытаются обвинить в том, что я издеваюсь над Иисусом Христом. Я же думаю о своем предприятии кое-что другое. А именно: оно дает возможность любому приобщиться к евангельской мистерии. Но если латинская Патриархия считает богохульным мое ателье, то я хотел бы узнать, как она относится к некоторым сувенирам, продающимся перед входом в Храм Гроба Господня. Попрошу моего ассистента продемонстрировать их уважаемому суду.
С важным видом Юппи выложил на судейский стол набор пупсиков разного размера, призванных изображать Иисуса на разных этапах младенчества, а также портрет пьяного ковбоя с терновым венком на голове. При изменении угла зрения ковбой подмигивал. Зал среагировал на вещественные аргументы бурной радостью. Иск латинской Патриархии был судьей отклонен.
Из этой телеги я делаю для себя тот вывод, что, если на меня подадут в суд, мне, чтобы выиграть процесс, будет достаточно помахать у них перед носом толстовской «Библией для детей».
Я уверен, что «Моя Библия» станет бестселлером. Я заработаю кучу денег, куплю автодом (сначала сдам на права, конечно), и мы с тобой будем путешествовать по всему миру, останавливаясь в небольших уютных… так, любовь моя, извини, небольшая заминка, закончу позже.
В палатку вошел офицер Цахи и хамским — да, именно хамским тоном потребовал, чтобы я быстренько — раз-два! — собирался в сиюр[40]. А на мои вопли протеста — как так! я с ночной смены! — сообщил злорадно, что он ничего не знает — Зах распорядился.
Я понял: все! Шмулик нарушил конвенцию и ступил на тропу войны.
Дело в том, что меня в сиюр никогда не посылают. У меня больная спина, и справка есть. Мы вешали на седьмое ноября по дворницкой обязанности флаги, я стоял на плечах у Юппи, он поскользнулся, упал, разбил коленку, а я сильно ушиб спину. Позвонки сместились. С тех пор от меня, во-первых, пахнет водкой, а во-вторых, я не могу долго просидеть на стуле без спинки — у меня начинает выламывать поясницу.
Забрасывая в баташит свою сбрую, я вдруг понял, почему в армии взрослые мужики становятся похожими на детей: потому, что над ними опять вырастают и властвуют взрослые. Я не люблю свое детство. Не для того я так долго и мучительно превращался из куколки в бабочку, чтобы меня опять ставили в угол.
Сиюра я, впрочем, боялся напрасно, он оказался совсем не страшным. Я так скажу вам, друзья: есть, есть определенное благословение в движении! Водитель Битон проклинал сквозь зубы геморрой. Мой новый кореш следопыт Мухаммед листал журналы «Кавалер». Ветер весело свистел у ушах. Какая-никакая природа развлекала глаз. Командир экипажа Фурер, только год как после срочной службы, вслух мечтал напороться на засаду, а то в Ливане ему, видите ли, не повезло — не напоролся.
