Он давно уволился из Вооруженных сил и работал то там, то сям — разместился кое-как в предлагаемых обстоятельствах.
Кто-то из артистов спрашивает почтительно:
— Вы, наверное, анестезиолог?
Само собой: у Анестезии обморок, а тут — раз — и соответствующий специалист. Он улыбается: нет, хирург.
Его отводит в сторону Самуил Самуилович, здесь у всех прозвища, он успел усвоить: этого зовут Сом. Ему прописали какую-то пшикалку:
— Ее, это… — показывает большим пальцем, — до или после еды?
Сом изъясняется главным образом междометиями, не похож он на человека, которого волнуют какие-то пшикалки. Спрашивает будто бы между прочим:
— У чувихи… опасное что-нибудь?
Нет, вряд ли… Они встречаются взглядами. Ясно, о чем думает Сом: жалко Настю, не видать ей спокойной, достойной старости, сразу спустилась на две ступеньки, не любит Сома, его — особенно. Жалко и стыдно. Что ж теперь?.. Пошли за стол?
— Как все переменилось! — восклицает Алена. — Словно в “Трех сестрах” после пожара.
Надо перечитать. Поменяться бы с ней местами, сесть бы опять рядом с... но пока непонятно, как.
Встреча: ждешь того, кого ждешь, на вокзале, со спокойным, усталым лицом, куришь, разглядываешь встречающих, проверяешь, не расстегнулась ли молния на штанах. А потом происходит встреча, и все меняется.
Так уже было с ними, вернее — с ним, про Киру он не стал бы ничего утверждать положительно — в девяносто первом году, в Петербурге, тогда еще Ленинграде. Он — курсант Военно-медицинской академии и уже понимает, во что наступил, первый год — дисциплина, казарма, он и шел в ВМА, чтобы в армию не попасть, за душой у него — ничего, анатомия, но сегодня речь не о деле, сегодня каникулы, и он отправляется в Русский музей.
Девятнадцатилетний мальчик, никто, курсант, недавно закончилась летняя сессия, он болтается по музею в военной форме и без фуражки: руку к пустой голове не прикладывают, но вероятность встретить начальство невелика. Зал за залом он осматривает музей и наконец видит ее. Девушка стоит у картины “Торжественное заседание Государственного Совета”. Умная, свободная и веселая — такой она ему показалась тогда, и теперь такой кажется, так что немедленно — включить обаяние на максимум, повернуть ручку по часовой, до конца, что-нибудь такое выкинуть, обратить на себя внимание.
— Да тут не один Николаша, а целых два!
Николаев Вторых на картине действительно два: один за столом, другой на стене, за спиной у оригинала.
Присутствующие оборачиваются. И она.
