– Мерзкие уроды. Кто бы они ни были.
Шерк вспомнила об амфоре и ее мрачном содержимом. Отвернулась. – Может, у них были причины. Продырявь корпус, Скорген. Мы подождем рядом. Черное дерево тонет неохотно; может быть, придется поджечь.
– Погребальный костер привлечет всех, капитан.
– Я сознаю риск. Начинайте.
Вернувшись на палубу, Шерк Элалле взошла на нос и начала озирать горизонты. Кабан и команда начали разрушительную работу.
«Чужаки посреди нашего моря.
Они не друзья Тисте Эдур. И все же, думаю, лучше с ними не встречаться». Она повернулась лицом к средней палубе. – Скорген! Закончите – и скорее на весла. Назад к берегу.
Покрытый шрамами лоб наморщился. – В Летерас?
– Почему бы нет? Продадим кое-что, пополним команду.
Потрепанный жизнью мужчина улыбнулся.
«Назад в Летерас, да. И побыстрее».
На той несчастливой заре случился бунт, когда сквозь досаждавшие нам десять дней тяжелые туманы мы поглядели на восток и узрели восстающих над обложенным тучами горизонтом неисчислимых драконов. Они были невообразимо огромны, их головы заслоняли солнце, их сложенные крылья бросали на землю тень, способную поглотить всю Дрену. Это было слишком страшно даже для наиболее опытных солдат нашего отряда, ибо темные глаза драконов уставились на нас, и нездешние взоры высосали кровь из сердец, лишили мечи и копья железной основы.
Войти под сень их крыльев не решился бы и поборник Первой Империи. Мы не смогли противостоять такому вызову; хотя я возвысил голос, выражая ярость и недовольство, это сочли всего лишь бравадой, полагающейся любому начальнику экспедиции. И действительно, я не мог требовать от подчиненных смелости, мне самому недостающей. Бравада – вещь опасная: редко кому удается победить там, где шансов на победу не видно. Поэтому я не был особенно настойчив, и никто не осудил меня за это. Все были рады собраться, нагрузить мулов и повернуть на запад.
Четыре дня в Пустошах,
Фрюлис Адданикт
Изгнание убивало большинство ставших его жертвами, ибо мир за пределами жесток и купить жизнь возможно лишь за монету сотрудничества. Племена не знают более сурового наказания – будь то Овл’дан, Д’расильани или Керюн. Сама структура племени предполагает непримиримость, и выброшенный из него гибнет, оторванный от всего, что давало жизни смысл. Жертвы ломаются изнутри, забывают все умения, помогавшие им; они сохнут и умирают.
А летерийцы в своих громадных городах, среди суеты неисчислимых лиц, почти нечувствительны к изгнанию. Их больше волнует Задолженность. Да, тамошние люди не совсем равнодушны к понятию духовной кары – они живут семьями, это всеобщая характеристика рода людского – однако причиняемые отчуждением муки вполне для них переносимы. Другая деревня, другой город – можно начинать сначала борьбу за выживание… на самом деле новое начало дает новые права. Это путь к сложению с себя ответственности.
