Избирательность социального развития в целом и каждого акта симпатии как его составной части направляется и стимулируется чувствами. Проникновение в мысли других — это всегда, наверное, путешествие в поисках близкого по духу, не обязательно приятного, в обычном смысле слова, а такого, что созвучно или совпадает с состоянием наших чувств. Так, мы не назвали бы Карлейля или Книгу Иова особенно приятным чтением; тем не менее у нас бывают настроения, при которых эти авторы, не отличаясь галантной развлекательностью, кажутся нам гармоничными и привлекательными.
По сути, наша душевная жизнь, индивидуальная и коллективная — это поистине не знающее завершения произведение искусства в том смысле, что мы всегда стремимся, со всей энергией и ресурсами, которыми мы обладаем, сделать ее гармоничным и благодатным целым. Каждый человек делает это на свой особый манер, а все вместе люди творят человеческую природу в целом, и каждый индивид вносит свой вклад в общее дело. Мы склонны судить о каждом новом влиянии так же, как художник судит о новом мазке своей кисти — то есть по отношению нового к уже готовому или задуманному целому, — и называть его хорошим или плохим, смотря по тому, способствует оно или нет гармоничному развитию целого. Мы делаем это, по большей части, инстинктивно, то есть без специального размышления; что-то от совокупного прошлого, наследственного и социального, живет в нашем нынешнем сознании и принимает или отвергает текущие предложения. Всегда есть какая-то важная причина, по которой определенные влияния особенно остро затрагивают нас, будят нашу энергию и увлекают за собой настолько, что мы все больше срастаемся с ними и сами усиливаем их действие. Так, если нам нравится какая-то книга и мы чувствуем потребность время от времени брать ее с полки и оставаться в компании ее автора, то мы уверены, что при этом получаем что-то важное для себя, хотя, быть может, и нескоро еще поймем, что именно. Очевидно, что во всех областях интеллектуальной жизни должен присутствовать эстетический импульс, руководящий отбором.
В обыденном мышлении и речи симпатия и любовь тесно связаны и, по сути, чаще всего означают почти одно и то же: симпатия в обычном понимании — это любовная симпатия, а любовь — полная симпатии душевная привязанность. Я уже говорил о том, что симпатия не зависит от каких-либо конкретных эмоций, но может, например, быть враждебной или дружественной; легко убедиться, что любовная привязанность, хотя и стимулирует симпатию и обычно сопровождает ее, вполне отделима от нее и может существовать и при недостатке интеллектуального развития, которого требует истинная Апатия. Всякий, кто посещал учреждения для опеки над умственно отсталыми и имбецилами, должно быть, был поражен потоками человеческой доброты, которая изливается из сердец этих созданий. Если они содержатся в хороших и спокойных условиях, они, по большей части, столь же добродушны, сколь, по-видимому, и люди нормального развития. В то же время они очень мало устойчивы к другим импульсам, таким, как гнев или страх, которые иногда овладевают ими. Добродушие, по-видимому, существует изначально, как животный инстинкт, и столь глубоко укоренено, что умственная дегенерация, развивающаяся сверху вниз, не затрагивает его, если только сознание не впадает в крайний идиотизм.
