— Вряд ли атмосфера в этом доме отличалась особой теплотой, — заметил профессор.
— Вот и я так думаю. — У «Меня» перед глазами промелькнула сцена с костылем: сколько взаимной ненависти было в их споре! — Когда Виви поехала учиться на Землю, скрытые тенденции, заложенные еще в детстве, проявились и привели к неврозу из-за операции по пересадке искусственных органов. Внутренний отказ от окружающего мира принял форму фобии, боязни механических аппаратов. И ее анорексия — просто еще одно проявление этого отторжения.
— Что вы имеете в виду?
— Все желания Виви, направленные вовне, подавлялись властным, жестоким дедом и холодной атмосферой, царившей в семье. В ответ Виви сама начала отвергать окружающий мир. По правде говоря, ее фобия — одна из форм неприятия земной цивилизации, не более того. Она, естественно, и не догадывается обо всей этой истории с пересадкой органов. Но подсознание-то не обманешь. Механизмы стали для нее символом безразличия внешнего мира. И в то же время она носит в себе частицу этой бездушной вселенной. Это противоречие сводит ее сума. Внутренний голос запрещает ей принимать пищу, ведь это тоже чужое, инородное тело. Да и не только пищу: точно так же она отвергает мужчин, посмевших приблизиться к ней, объявив себя ее женихами.
— Как ей должно быть трудно, а все же для нас двоих она сделала исключение.
— Ну, в общем, да, — замялся «Я». — Каждый из нас для нее что-то вроде потенциальной фигуры отца, которого у нее толком и не было. Ее подсознание, так и не выросшее из младенчества, с одной стороны, отвергает его, а с другой — тоскует по образу отца-защитника, рыцаря, которой спасет ее от ужасов внешнего мира.
— Да-да, — закивал профессор. — Но давайте вернемся к начальной задаче. Что именно нам предстоит сделать?
— Мы расскажем Виви всю правду о механизмах, работающих у нее внутри. Это известие должно ввергнуть ее в панику и на мгновение сдернуть завесу, разделяющую сознание и подсознание. Освобожденная энергия бессознательного, взорвавшись, выплеснется наружу. И это будет энергия полного, всеобъемлющего отрицания. Думаю, ее неприятие не ограничится чем-то одним, а будет направлено в самую сущность окружающего мира, и, прежде всего, нового съедобного мира, мутировавшего под натиском фантазий «Дали». И тогда... — «Я» заметил, что профессор начинает понемногу воодушевляться моими идеями. — Тогда его мир рухнет. Вырвавшаяся на свободу энергия, не сдерживаемая сознанием, фонтаном брызнет наружу и вернет растекшийся мир в его прежнее несъедобное состояние. В крайнем случае, если напряжение будет слишком сильным, мир отступит, а то и вовсе исчезнет из окружающего ее пространства.
