Так его никогда не били в жизни, он даже не знал, что существует такая боль. Уже когда он вошел домой и посмотрел в зеркало, он увидел, что левая сторона его лица представляла из себя калейдоскопичную мешанину цветов, полную гамму от черно-фиолетового до ярко-синего.
Эта гамма, видоизменяясь в сторону желтого и желто-зеленого, радовала взгляды его одноклассников еще полторы недели. Потом его избили опять. Теперь мучители стали изобретательней, их моральный прессинг стал намного сильней и изощренней, и к концу уроков, когда он уже знал, что сейчас его поведут бить, он еле передвигал ногами.
Он просто боялся, ужасно боялся. Внутри разворачивался какой-то скользкий липкий червяк, и ему приходилось поминутно сглатывать слюну, фактически он лишался сил намного раньше того, как его начинали бить. Его больше не били так сильно, но боль уже мало что значила по сравнению с тем унижением и стыдом, которые он испытывал.
Сначала над ним смеялись, на него показывали пальцами, а девчонки хихикали, сбившись в кучку, а он каждое утро молча заходил в класс и садился на свою первую парту около окна. Каждый день он будто в очередной раз поднимался на эшафот.
Трудно сказать, откуда он взял силы что-то изменить. Да, безусловно, прочтение книги про Павку Корчагина и то, «как закалялась сталь» оказало на него очень сильное влияние. В своих мечтах он закрывал глаза и представлял, как от его ответного удара обидчики валятся с ног — и одновременно где-то на периферии сознания понимал, что ничего такого конечно же не произойдет. Нужно было взглянуть правде в лицо, он не то что не умел драться, а даже не мог толком дать сдачи.
Но вместе с тем моральное удовлетворение, которое он испытал, ударив кулаком в челюсть одного из своих мучителей, и удивленное выражение, мелькнувшее на секунду в его глазах, было настолько сильным, что он понял — отныне и впредь он всегда станет отвечать ударом на удар. Хотя и ударами это толком нельзя было назвать.
Он не знал, что именно он делал неправильно, но ему некого было спросить. Но он все-таки бил, борясь с липким чувством страха и безысходности, порой с тоской осознавая, что если бы он безропотно сносил побои, то и его били бы не так сильно.
Он отлепил лоб от прохладного стекла и задумался, делать было абсолютно нечего. Летние каникулы наступили неделю назад. Позавчера его приятель Славик отпраздновал день рождения, совпадающий с днем пограничника, они съели торт, выслушивая дежурные шутки Славикова деда о том, что «скоро, внук, пойдешь служить на границу» и он смущенно отдал свой подарок — склеенную и раскрашенную модель пластмассового самолета, любовно собиравшуюся им почти две недели из набора, привезенного отцом из Москвы. Папа рассказал, что с трудом нашел ее и купил в «Детском мире».
