Северянину задница оказывается дороже правил, так что седло он мне приносит и, после того как я выразительно потряхиваю ружьем, закрепляет на выбранном мной толстом коньке. Это оказывается самец, или как они там у лошадей называются. Стремян у седла нет, но с одной стороны есть веревочная лестница, по которой можно залезть наверх. Это хорошо, потому что даже небольшой муданжский конь все равно очень большой. Я вставляюсь в седло, счастливо вцепляюсь в ручку впереди и сообщаю коняге, что можно трогаться. Он нехотя делает два шага. Я выдаю ему печенье и – на чистом, не приукрашенном культурой и воспитанием родном языке – объясняю, что если он будет слушаться, то получит еще. Коняга обреченно вздыхает и трогается рысцой. То ли он такой толстый, что работает как амортизатор, то ли просто походка такая, но трясет на нем гораздо меньше.
Примерно через полчаса необременительной прогулки я замечаю на горизонте какое-то пятнышко. Еще минут через десять становится ясно, что это Азамат. Думаю, он меня признал еще раньше. И уже прямо отсюда я вижу, как у него округлились глаза от этого зрелища.
Когда до него остается совсем немного, я командую коню стоять, снабдив это требование парой непечатных обстоятельств места и образа действия. Мне кажется, он так лучше понимает, чем эти безумные муданжские вопли. Потом я честно даю ему еще печенье.
– Лиза… – оторопело приветствует меня Азамат. – Ты чего… одна, верхом, в седле… Кто тебя отпустил?
– Попробовали бы они меня не отпустить, – хмыкаю я, веско похлопывая по ружью.
Азамат нервно проводит рукой по лицу.
– Ты там никого…
– Не убила и даже не ранила, не волнуйся. Ты лучше скажи, куда тебя черти понесли. Я там сижу волнуюсь, эти козлы ходят насмехаются. Без оружия, без еды… Эцагана ты за подобное уволил, помнится, а сам чем думаешь?
– Лиза, ну что ты… Ты правда волновалась? – спрашивает он как будто с надеждой.
– А ты думал, я что, радоваться должна?! – вскидываюсь я. Конь подо мной вздрагивает от моего визга и отступает назад. – А ты стой, скотина безмозглая! – добавляю я снова на родном.
Потом мне становится стыдно – опять на Азамата кричу, еще и лошадь ни за что обругала. Показываю копытному еще печенье и отвожу руку, пока он не развернется головой в сторону лагеря. Тогда разрешаю съесть. Азамат наблюдает за моими ужимками с интересом и недоверием.
Поскольку у меня конь низкий, а у Азамата высокий, то он сидит теперь где-то там наверху, бедро на уровне моего плеча. Я кладу руку ему на коленку.
