На скосе века | страница 39



Мимо родных
       заснеженных дубрав
Вот в эти сны
       ко многим
            едут жёны…
Они — вольны.
        Любимым — нету прав,
Но ты — жива,
       и ты живёшь невольно.
Руки попросит милый граф-корнет.
Что ж! Сносный брак.
          Отец и мать —
                  довольны.
И всё равно:
       «Прощай!..
            Прощай, Анет…»
И будет жизнь.
       И будет всё как надо:
Довольство,
      блеск,
        круженье при дворе…
Но будет сниться:
        снежная прохлада…
Просторный воздух…
          сосны в серебре.
1950

* * *

Вновь, как в детстве,
          с утра и на ноги.
Может, снова
       пройдёшь ты мимо.
Снова двойками по механике
Отмечаются встречи с любимой.
Вновь мечтанья
        детские самые.
Хоть изжить, что прожил, —
             невозможно,
Хоть давно близоруки глаза мои
И надежды мои —
         осторожны.
1952

* * *

Мне без тебя так трудно жить,
А ты — ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир…
      А кажется, что можешь.
Есть в мире у меня своё:
Дела, успехи и напасти.
Мне лишь тебя недостаёт
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить:
Всё — неуютно, всё — тревожит…
Ты мир не можешь заменить.
Но ведь и он тебя — не может.
1952

* * *

За последнею точкой,
За гранью последнего дня
Все хорошие строчки
Останутся жить без меня.
В них я к людям приду
Рассказать про любовь и мечты,
Про огонь и беду
И про жизнь средь огня и беды.
В книжном шкафе резном
Будет свет мой — живуч и глубок,
Обожжённый огнём
И оставшийся нежным цветок.
Пусть для этого света
Я шёл среди моря огня,
Пусть мне важно всё это,
Но это не всё для меня!
Мне важны и стихии,
И слава на все голоса,
И твои дорогие,
Несущие радость глаза.
Чтобы в бурю и ветер
И в жизнь среди моря огня
Знать, что дом есть на свете,
Где угол, пустой без меня.
И что если судьбою
Подкошенный, сгину во рву,
Всё ж внезапною болью
В глазах у тебя оживу.
Не гранитною гранью,
Не строчками в сердце звеня:
Просто вдруг недостанет
Живущего рядом — меня.
1951

* * *

Вот говорят: любовь — мечты и розы,
И жизни цвет, и трели соловья.
Моя любовь была сугубой прозой,
Бедней, чем остальная жизнь моя.
Но не всегда… О нет! Какого чёрта!
Я тоже был наивным, молодым.
Влюблялся в женщин, радостных и гордых,
И, как себе не верил — верил им.
Их выделяло смутное свеченье,
Сквозь всё притворство виделось оно.
И мне они казались воплощеньем
Того, что в жизни не воплощено.
Но жизнь стесняет рамками своими,
Боится жить без рамок человек.
И уходили все они — с другими,
Чтоб, не светясь, дожить свой скромный век.