На скосе века | страница 34



В коридоре ходит парень
Боевой,
Вологодский, бессеребреный
Конвой.
…Эх, рязанская дороженька,
Легка,
Знать, тебе твоя острожная
Тоска.
1951

* * *

Песня дальняя слышна,
Птицы шепчутся в кустах.
Здесь покой и тишина.
Значит, здесь я лишь в гостях.
Зелень, зелень свыше мер,
Мудрость бледного листа…
От неверий и от вер
Я до крайности устал.
Оттого что всё в крови
Сердце жёсткое моё.
От отсутствия любви
И нашествия её.
Оттого что как закон
Жизнь во всём даёт понять,
Что затем я и рождён,
Чтоб насильно смерть принять.
Эта мысль теперь во всём.
Даже в воздухе самом.
Даже в дачной тишине —
Не родной, а чуждой мне.
1952

Встреча с Москвой

Что же! Здравствуй, Москва.
    Отошли и мечты, и гаданья.
Вот кругом ты шумишь,
    вот сверкаешь, светла и нова.
Блеском станций метро,
    высотой воздвигаемых зданий
Блеск и высь подменить
    ты пытаешься тщетно, Москва.
Ты теперь деловита,
    всего ты измерила цену.
Плюнут в душу твою
    и прольют безнаказанно кровь,
Сложной вязью теорий
    свою прикрывая измену,
Ты продашь всё спокойно:
    и совесть, и жизнь, и любовь,
Чтоб никто не тревожил
    приятный покой прозябанья —
Прозябанье Москвы,
    где снабженье, чины и обман.
Так живёшь ты, Москва!
    Лжешь,
        клянёшься,
             насилуешь память
И, флиртуя с историей,
    с будущим крутишь роман.
1952

Вступление в поэму

Ни к чему,
     ни к чему,
           ни к чему полуночные бденья
И мечты, что проснёшься
      в каком-нибудь веке другом.
Время?
   Время дано.
      Это не подлежит обсужденью.
Подлежишь обсуждению ты,
      разместившийся в нём.
Ты не верь,
     что грядущее вскрикнет,
             всплеснувши руками:
«Вон какой тогда жил,
      да, бедняга, от века зачах».
Нету лёгких времён.
      И в людскую врезается память
Только тот,
      кто пронёс эту тяжесть
             на смертных плечах.
Мне молчать надоело.
      Проходят тяжёлые числа,
Страх тюрьмы и ошибок
      и скрытая тайна причин…
Перепутано — всё.
      Все слова получили сто смыслов.
Только смысл существа остаётся,
               как прежде,
                    один.
Вот такими словами
    начать бы хорошую повесть, —
Из тоски отупенья
    в широкую жизнь переход…
Да! Мы в Бога не верим,
    но полностью веруем в совесть,
В ту, что раньше Христа родилась
    и не с нами умрёт.
Если мелкие люди
    ползут на поверхность
               и давят,
Если шабаш из мелких страстей
    называется страсть,
Лучше встать и сказать,
    даже если тебя обезглавят,
Лучше пасть самому,
    чем душе твоей в мизерность впасть.