— Осторожнее, корни не подрубите. — Галаб переходил от одного солдата к другому. — Дай-ка я помогу тебе, Володя, — сказал он и поддел сплетенное корневище разлапистого куста. — Вот так! Тащи его к вездеходу.
Рядом с машиной возились Герман Быстраков и Саша Новиков. О, какие громадные черепахи! Для нашего костореза работы на целый месяц. И где они их откопали?
— Устал? — сочувственно спросил меня Новиков и, не дождавшись ответа, продолжал: — А я по всей пустыне на персональном броневике разъезжаю. Гляди! — Он сел на панцирь самой большой черепахи и захохотал от удовольствия. — Центнер, не меньше…
— Есть и побольше штучки, — перебил Сашу Быстраков. — Не здесь, конечно. Например, морская черепаха бывает до двух метров, а весит около четырехсот килограммов.
— Сколько же ей надо расти до такого веса? — полюбопытствовал я.
— Сколько? Есть так называемая слоновая черепаха — обитательница Галапагосских островов. Так вот, одна такая животина, привезенная оттуда, прожила в неволе сто пятьдесят два года.
— Фью! — удивленно свистнул Новиков. — А на Галапагоссе она, должно быть, еще больше проскрипела бы. И наделил же бог всякую тварь живучестью. А мне отвел каких-нибудь жалких семь десятков лет. Где справедливость?
— Черепахи не глотают окурков, Сашенька, — ввернул подошедший Горин.
— И противогаз не надевают для отвода глаз, — припомнил ему Новиков проделки на марше. — Герман, пошли выкопаем по кустику, приобщимся к красоте…
Возвратившись в гарнизон, мы разбили аллею.
В Москве, должно быть, идут сентябрьские дожди, облетают пожелтевшие листья. А здесь, в песках, жарища, алюминиевое небо без единого облачка, яркое солнце будто и вовсе не заходит за горизонт. Только ночью прохладно, даже зябко: нагретая земля быстро остывает.
— Приветик, робинзоны! — Я сорвал с головы, стриженной под «нолевку», темно-зеленую панаму и, спрыгнув с безбожно запыленной подножки водовозной машины, расправил занемевшие в дороге плечи. — Налетай на бальзам «Слезы пустыни»!
— А-а, Володя-водовоз!
— Поилица приехала! — Каждый по-своему выражал знаки приветствия.
«Робинзоны», только что зачехлившие ракеты, потянулись к старенькому, видавшему виды ЗИСу. Впереди всех шел Бытнов. Стайку ракетчиков неторопливо замыкал Галаб Назаров. Он приветливо помахал мне рукой и обнажил в улыбке белую эмаль зубов. К этому сержанту я как-то сразу, с первых дней службы, проникся уважением.
Водовозку на позиции всегда ждали как чуда. Ребята шумно обступали камуфлированную в серо-желтый цвет машину, снимали замасленные панамы, закатывали рукава гимнастерок и подходили, как на причастие, к широкой горловине крана. Пили, жадно раскрывая пересохшие рты. Вода била по бронзовым от загара лицам, затейливо пузырилась в сложенных ковшиком ладонях, гулко екала в глотках. На песок не проливалось ни капли: под краном стояла срезанная наполовину железная бочка, и ополоски из нее шли на всякие нужды, где не требовалась особенно чистая вода, — помывку машин, стирку задубелых от пыли и пота комбинезонов.
