— Тогда уж сэра, Майкл, — поправила я. — Лафайет все-таки титулованная особа.
— Мистера, мистера, Эле. Америка — свободная страна. И мистер Лафайет сам боролся за это.
— По благословению французского короля, — напомнила я.
— Да ты никак роялистка? Ладно, ладно, я пошутил. Так вот, прибыв в Америку, Жак проявил недюжинные организаторские способности и очень быстро сколотил целую фабрику, не говоря уже о состоянии. Он не первый, кто сделал состояние на поставках для армии, Эле, ничего постыдного тут нет. Кстати, Жак был первым, кто предложил нашивать на рукава сержантские и унтер-офицерские знаки различия. Можно, конечно, было и вышивать на мундирах знаки отличия, но это долго, к тому же жена Жака была мастерицей по галунам. Она их быстро плела, а сыновья быстро нашивали.
— Особенно преуспевал младший Гарри, который и получил на галуны патент.
Майкл усмехнулся и подлил нам вина.
— Гарри был тогда еще в люльке. И запатентует эти галуны на рукавах кто-то другой. Так часто бывает с изобретениями. Но это правдивая история, Эле, — повторил он. — Как и то, что внук Гарри, которого звали Дональд, кстати, как моего деда-военного журналиста, купил землю именно у предка Никса. И вовсе не потому, что дела с пошивом армейской формы пришли в упадок. Напротив! Уоллеры так дружно плодились и размножались и так лихо строили мундиры, что решили завести собственное суконное производство — от выращивания овец до ткачества и окраски. Это ведь гораздо дешевле, чем покупать заокеанское сукно. И по чистой случайности выбор пал на Оклахому. Ну, может быть, не совсем случайно — там была самая дешевая земля и достаточно мало населения.
Итак, Дональд Уоллер купил овец, нанял пастухов, строителей, приобрел кое-что для обустройства фермы и собственноручно стал рыть фундамент под дом. Ну и тут хлынула нефть. Честно говоря, первое время она никому не была особенно нужна — разве что для производства керосина. Но наступила эра автомобилей, и уж армии-то бензин потребовался в первую очередь. Так мы, Уоллеры, стали, что называется, нефтяными королями, а Никсы — по-прежнему выращивают на мясо бычков.
— Зато семейная легенда у Никсов гораздо красивее!
— Не такая уж это легенда, Эле. — Майкл откинулся на спинку стула и стал рассматривать серебряный кубок так, будто мог увидеть сквозь серебро, как светится вино. — Иначе я бы не отдал ему замок.
— Майкл, по-моему, ты разыгрываешь меня.
— Это не я, Эле. Это судьба. Знаешь, я никогда не был фаталистом, никогда не верил во всякую там мистику и во все такое. Я даже политику из-за этого не люблю, потому что там сплошное… Как бы это сказать? Шаманство, что ли. Или азартная игра с бесконечным блефом. Я прагматик, Эле, я люблю производство. Тут я все понимаю. Вот нефть. Вот вышка. Вот цистерны. Вот рабочие. Вот добыли столько, произвели столько, продали столько, купили новое оборудование, добыли и переработали еще больше. Ладно, Эле, это я так. В политику все равно мне лезть придется.
