Что ж, дело превыше всего, и я позвонила мадам Марамбель в надежде перенести рандеву. Сваха очень разобиделась — она и так пошла навстречу мадемуазель Пленьи, из личных симпатий нарушила очередь, а на такого хорошего жениха и без мадемуазель Пленьи полно претенденток!
— Жених уже настроен на вас, у него куплен билет в Европу, все оплачено! Я что, должна платить неустойку клиенту из Америки, и вообще, может быть, ваша семейка просто морочит мне голову?
Я окончательно растерялась.
— Виктор вполне мог бы поехать вместе с тобой, — предложила Софи. — Вы бы по очереди вели машину и смогли бы вернуться уже сегодня к ночи.
— Нет, Софи, — запротестовала я, — в любой момент у тебя могут начаться роды, а Вики не будет рядом. Это неправильно.
Я села в свой «пежо» и поехала в Сен-Мало одна, твердо решив в тот же день вернуться обратно, пусть даже глубокой ночью. Потом я высплюсь, в три встречу «жениха», объясню ему ситуацию, затем — деловой визит в «Павильон де ля Рен» к Брунсберри, а уж что касается «жениха», как он воспримет мою обязательную деловую встречу, — будь что будет.
В начале шестого вечера я въехала во двор замка, где бурно кипела возобновленная гостиничная деятельность. Управляющий гостиницей бросился ко мне с благодарностями — если бы я не приняла решение, гостиница бы до сих пор не работала, — и предложил пожить сколько угодно за счет заведения в самых лучших апартаментах с видом на море.
— А пока не пообедать ли вам, мадемуазель Пленьи? — И принялся расписывать кухню вкупе с живой музыкой.
— Пообедаю с удовольствием, мсье Грижон, но остаться, к сожалению, не смогу, нужно обратно в Париж срочно, — сказала я и попросила принести ключи от апартаментов покойной хозяйки.
— Если вы передумаете насчет отъезда, — разулыбался он, — то можете пожить в ее апартаментах. — И добавил: — Вы ведь ночевали там уже не раз.
— Если не сложно, мсье Грижон, принесите мне еду в апартаменты, я поем там, так будет быстрее.
Управляющий начал кокетничать — мол, сложно, и уговорил меня пообедать в ресторане за его личным столиком. Я согласилась, чтобы попусту не тратить на спор время, и пошла в апартаменты мадам Флер — и только тут, глядя на эту чудовищную картину, сообразила, что не прихватила никакой тары для нее. Расторопный управляющий отправился искать что-нибудь подходящее в кладовке покойной мадам Флер, а я рассматривала картину и недоумевала: мало того что мазня заключена в колоссальную толстенную раму, снабжена стеклом, так еще сзади прикрыта фанеркой, прибитой ржавыми гвоздями к раме. Ну, допустим, стекло и фанерка с обратной стороны, потому что картина написана гуашью на бумаге, которая боится, например, воды. Но что в этой картине особенного? Почему наследница «одной любой картины» выбрала именно ее, тогда как в замке полно подлинников настоящих мастеров, есть даже несколько холстов импрессионистов и Гоген! Почему ей понадобилась эта фривольная мазня без подписи? Или это шутка какого-нибудь гения, за которой охотятся все коллекционеры мира? Недаром же «коровки» висели в хозяйской спальне? И почему, кстати, миссис Уоллер завещала картину приятельнице мадам Флер, а не мадам Флер сама? Какая связь между этими тремя женщинами и одиозной гуашью в золоченой дубовой раме?
