— У тебя глаз горит, — заметил на привале обеспокоенный Эраш. — Здоров ли?
— Здоровее тебя, — отмахнулся Джэйфф.
— Тогда почему горишь весь, точно сигнальный костер? Зовешь кого?
Смысла нет прятать настроение от сородича, точно такого же чуткого и зоркого.
— Вспоминаю кое-что, — признался бывший рилиндар.
И позвал дух Гормы, реки, чья синева вод сразила когда-то наповал эрну Кэдвен. Прозрачная струящаяся тень, от которой веяло снежным холодом, сонно зевнула и потянулась полузвериным телом.
«Скоро зима, Джэйфф. Скоро я усну. И буду видеть во сне тебя и твою волчицу. Хороший сон, сладкий сон, долгий сон».
И пусть днем солнышко еще припекало серые спины скал, но дни стали короче ночей, а поутру на траве появлялся иней. На Шанту шла зима. Духу ли природному о том не знать?
«Не грусти, не печалься, не забывай и не жалей ни о чем, Джэйфф из рода Элир».
«А я и не грущу. И тем паче не жалею ни о чем».
«Это правильно, на зиму глядя нельзя давать сердцу замерзнуть», — слабо улыбнулась говорливая Горма.
Снова потянулась, тряхнула пушистой невидимой шубкой, слизнула каплю росы с листа папоротника, словно не дух, а тварюшка речная.
«Возвращайся, человек-Джэйфф, возвращайся по весне вместе с Волчицей. Я буду ждать. Тебе ведь понравился тот туман?»— лукаво молвила на прощание речка и вернулась в родное русло спать-почивать, сонно всхрапывать на перекатах и ворочаться под толстым ледяным одеялом.
«Вернусь», — пообещал Элир и тоже заторопился на ночлег, чтобы еще больше не смущать и без того не знающего куда глаза прятать сородича.
В обнимку с винтовкой улегся. И не потому, что опасался нападения. Она же была шурианская, а значит — живая. Они ведь почти родичи с Джэйффом — оба живут внутренним огнем, питаясь чужой смертью.
«Спи, хозяин-Джэйфф, — прошептало оружие женским голосом с отчетливым ролфийским акцентом. — Послезавтра мы найдем врагов и убьем их всех. Я тебя не подведу».
Когда Вилдайр посетил ее на Шанте в первый раз, Джона растерялась, словно девчонка. Они оба растерялись, не зная, как продолжать дальше знакомство, получившее в Вэймсе столь серьезное развитие. Гуляли по морскому берегу, обсуждали книги, а рядом бегали Идгард с Шэрраром. Дети были счастливы от всего сразу. Их можно понять: сначала настоящее морское путешествие, потом встреча с мамой, а в перспективе — целое лето на Шанте, где воля-вольная.
А вот взрослым пришлось несладко. Есть вещи, о которых нельзя говорить вслух, они прячутся за немотой губ и таятся в выразительности взглядов. Они подобны паутинке — одно неловкое касание превращает ажурный узор в неопрятный липкий комочек. Нет в человеческих языках слов, способных передать взаимные чувства и намерения двух непростых мужчины и женщины, не загубив их на корню, не превратив нежность в насилие, а обязательства — в темницу.
