Андрея Андреевича он обнаружил в своей квартире лежащим на полу в позе покойника: ноги вытянуты, руки сложены на груди.
— А, вот вы где! — возликовал Ротмистров. — А я там вас по всему двору ищу… Сняли, значит, засаду?
— Нет, — помолчав, отозвался Шкарин. — Не сняли… И не снимут.
Ротмистров пригляделся и заметил наконец, что руки лежащего скованы стальными браслетами, а под глазом имеет место кровоподтёк.
— О господи… — с содроганием вымолвил Ярослав Петрович. — Как же это вы?!
— Так. Нарвался.
— А освободиться от них… я имею в виду от наручников… никак нельзя?
— Здесь — нет, — равнодушно ответил Шкарин. — Зачем спрашивать? Сами знаете…
— Что вы намерены делать?
— Ничего… Если не возражаете, полежу… проголодаюсь как следует — да и сдамся наверное… Как ваши дела?
— Мои — замечательно… Спасибо вам огромное…
— Замечательно… — с отвращением повторил скованный. — Это в смысле начислят вам теперь пенсию на две тысячи больше, чем предполагалось? Удивительный мы всё-таки народ…
Ярослав Петрович Ротмистров посмотрел на охваченные стальными браслетами запястья своего полупрозрачного благодетеля — и стало вдруг трудно дышать. Это нарастал праведный гнев. С таким чувством выходят на митинги и на баррикады. Еле унял.
— Послушайте… — хрипловато позвал он. — А не скажете, когда наши квартиры снова совместятся?
— Зачем вам?
— Просто… узнать…
Андрей Андреевич Шкарин безнадёжно скривил рот.
— Часам к семи.
— Почему не в шестнадцать одиннадцать?
Видно было, что праздное любопытство хозяина причиняет гостю сильнейшую душевную боль.
— Дело вот в чём, — с трудом отозвался лежащий. — Каждый раз отсчёт начинается с того момента, когда я проникаю сюда, к вам… Только не спрашивайте, пожалуйста, почему оно так, а не иначе! — взмолился он. — Не знаю…
— Т-то есть… если, скажем, я сейчас проникну в ваш мир, то окажусь в вашей квартире?
— Милый вы мой человек… — стонуще произнёс Шкарин. — Да если бы вы могли проникнуть в мой мир, у меня бы и проблем не было… У вас что, есть какие-то предложения?
— Да, — глуховато сказал Ротмистров. — Есть.
Он шагнул к тусклому, с осени не мытому окну и опёрся обеими руками о подоконник. На балкон выходить не стал. Вот он небесный купол, повторяющий кривизну земли… Вот оно бессмысленное людское мельтешенье под ним… В следующий миг оконное стекло внезапно прояснилось и как бы истаяло: то ли потому, что в квартире Шкарина оно было вымыто до полной прозрачности, то ли в связи с переходом в мир иной.
