Можно было праздновать победу, тем более что выпал снег, и деревенский период жизни заканчивался. Лишь одно портило ощущение триумфа: где-то под полом прятался последний ещё живой крысёнок. Впрочем, у него не было ни единого шанса уцелеть.
И лишь покинув дом и сидя в поезде, я осознал, в какую ловушку попал.
Семья крыс жила у меня под матрацем. Они кормились с моего стола и грелись моим теплом. Они называли меня Большим Тёплым Братом. А потом Большой Тёплый Брат обернулся чудовищем, разрушил их жилище, убил мать и отца, без тени жалости истребил малолетних братьев и сестёр, а самого младшего цинично бросил на верную смерть. Всякий, прочитавший хотя бы один роман-фэнтези, скажет, что случится дальше. Назло судьбе крысёнок выживет, вырастет и станет мстителем. Незавидная судьба ожидает того, кто некогда назывался Большим Тёплым Братом.
Старая Крыса усмехалась, глядя с небес на завязку романа.
* * *
Обычно грызуны появлялись в доме к августу, но в тот год крыса, кажется, не уходила никуда. Молодой крысюк, наглый и шумливый. Стоило оставить хоть что-то не спрятанным, — к утру оно бывало испорчено. Любимым развлечением юного мстителя было подтащить к краю стола забытую там кастрюлю и часика в два ночи, когда сон особенно сладок, с громом обрушить её на пол.
Я извёлся, пряча продукты в недоступных местах и придумывая, как загнать врага в мышебойку. Кормился юный крыс где-то на стороне, а приманку сбивал с невиданной ловкостью. В сентябре, когда я начал копать картошку и ссыпать её в бурт под дворовой крышей, он перепортил весь урожай. Всё съесть он не мог, но едва ли не каждая вторая картошина оказалась надкушенной. Когда я начал дёргать морковь, та же судьба постигла и её.
И всё же, человеческий гений преодолел крысиную сметку. Я поставил на ребро два кирпича и зажал мышебойку между ними. Теперь подойти к приманке стало возможно только с одной стороны, да и там было тесновато — хвостом как следует не размахнёшься. Результат последовал незамедлительно: крысюку защемило хвост и заднюю лапу. Он был жив, но не издавал ни звука, а рвался из капкана молча и яростно. Я хотел было прочесть подходящую к случаю нотацию, но понял, что это бесполезно.
Я убил его поленом, хладнокровно и безжалостно, как полагается Тёмному Властелину, и выбросил труп на помойку. И лишь затем изрёк уже не нотацию, а эпитафию: «Вот этим жизнь и отличается от романа-фэнтези».
Как я ошибался!
* * *
Крыс вернулся на следующий год в июне. Он стал тих и осторожен, не гадил, не шумел, не грыз без нужды. Возможно, он и забирался на обеденный стол, но крысиных катышков там не было никогда.
