Сначала мне было хорошо. От упругости выпуклостей и бездонности впадин желанного тела меня трясло, и плюнь на меня кто в тот момент, раздалось бы шипение. Но с течением времени ситуация стала меняться. Мне было то хорошо, то плохо. Я вертелся как в центрифуге, от чего меня тошнило и икало, потом я оказался в роли коня амазонки… через минуту уже и сам скакал куда-то, подобно булгаковскому герою за тем лишь исключением, что не было не только лунной дороги, но и даже огонька в конце пути… А возраст, знаете ли, уже не тот, чтобы под седлом ходить.
И вот наконец, когда я уже почти готов был взорваться тостом от такого неожиданно-приятного празднования дня рождения, зеленоглазая уронила меня на спину и снова оседлала.
Неземное удовольствие после этого маневра длилось всего несколько секунд. Дальнейшее потрясло настолько, что меня едва не подкосила эректильная дисфункция. Зеленоокая, набрав в грудь воздуха, запела.
Я бы и здесь хотел сказать, что, мол, так иногда бывает… Прилив чувств… эйфория, грогги… Но, мама дорогая, я не могу припомнить, как ни тужусь, чтобы на мне пели.
И не просто пели, а…
Я обожаю «Травиату» с Нетребко. Заядлый театрал, я могу в мгновение ока отличить фальшь от маститого голоска. Раз в месяц меня одолевает тоска по высокому и чистому, и тогда я рвусь в Большой, чтобы слушать, слушать. Слушать…
А тут нате. Не нужно никуда рваться. А главное, никаких очередей за билетом. Ты уже у самой кассы. Не, на Нетребко я билет сегодня купил за банку пепси, но меня тем не менее не обманули. Это было не душевое пение. Надо мной лилось восхитительное сопрано. Что-то напоминающее Кирстен Флагстад в расцвете сил.
Нет, я не против вокала. Просто не привык слушать арии из оркестровой ямы.
Качаясь и роняя мне на лицо влажные волосы, зеленоглазая пела и качалась, качалась и пела, а я, признаться, не мог набраться смелости, чтобы встать и уйти из зала. Человек поет для тебя, надрывается, ну, может, не столько для тебя, сколько для себя, но ведь и ты слушаешь. И вдруг ты встаешь и уходишь. Это как если освистать. Вот взять сейчас и, находясь в ней и под ней одновременно, освистать. Это то же самое будет.
С другой стороны, все хорошее со мной уже давно случилось. Приблизительно за мгновение до того, как Альфред стал искать ссоры с бароном, а Виолетта в тревоге за жизнь возлюбленного пыталась предотвратить дуэль, все и произошло. Со мной было кончено, но зеленоглазая решила, видимо, испить эту чашу до дна в одиночестве. И около десяти минут я слушал, как силы оставляют Виолетту, как радость ее сменяется бурным отчаянием – ведь мать ее, сука, – она не хочет умирать, когда счастье так близко! В последнем порыве Виолетта – я помню – должна была броситься к Альфреду, умереть на его руках и там закончить свой страшный путь…
