Бог с ними, с этими трещинами, лавами и вообще со всеми тайнами природы, с их поисками и открытиями. Ведь не могут они сделать человека ни лучше, ни счастливее, уже по одному тому не могут, что в них есть неисчерпаемость, которая не дана человеческому существованию.
Все отчетливее она ощущала, что перестает понимать смысл своей жизни… Конечно, пора было устраиваться на работу, но хотелось, чтобы не особо по звонку, чтоб не бумажная скукота и не переводы: чужая, изрядно поднадоевшая речь.
И с Аленой теперь, когда можно было бы встречаться чуть не каждый день, виделись редко. С переездом к ним Алены ничего не получалось, а после дня рождения стало ясно, что жить у них дочь не будет. Перезваниваясь со знакомыми, Ирина Сергеевна почти всякий раз нарывалась на вопрос: «Ну, как ваша Алена?» И ей казалось, все считают, будто она бросила дочь на произвол судьбы…
Кому расскажешь, что дочь часто снится ей.
Как-то увидела себя во сне, проезжающей на скорости мимо дома, похожего на тот, в котором жил Ивлев. От дома — лишь плоскость стены и черные глазницы пустых окон. В одном из них горит яркий свет. И кто-то держит на руках ее дочь, еще грудную. Она ясно видит: это ее дочь, чувствует до болезненной тяжести в груди, что дочь очень голодна, и хочет остановиться, накормить, но ей твердят, мол, она обозналась. И скорость тащит ее и уносит куда-то навсегда…
Снам она не то что верила безоговорочно, но они отражались на ее настроении. Сон же, где так безжалостно унесло от нее дочь, подействовал на Ирину Сергеевну угнетающе и убедил в том, что даже прав на какие-то сердечные отношения с Аленой она не имеет.
Если теперь она еще как-то пыталась повлиять на Алену, то лишь из желания помочь Юрьевскому.
Когда Ирина Сергеевна впервые увидела на аэродроме рядом с дочерью этого красивого молодого человека, то с неожиданно проснувшимся чувством веселой удачи, в чем осознанно сама себе ни за что не призналась бы, вообразила беспечно, каким замечательным зеркалом может он стать в той системе зеркал, которую составляли знакомые и незнакомые, но тем или иным приглянувшиеся мужчины, чье оценивающее внимание правдивее любого зеркала должно было подтверждать ей, как и всякой женщине, победительную силу лучшего в ней. И это составляло для нее вернейший способ познания себя и мира и многое из таинственной радости существования в нем.
Поэтому она тем более не понимала выбора Алены. Если рассуждать по-женски здраво, никакого сравнения между Юрьевским и Федором просто быть не могло. Первый, уж не говоря о красоте и обаянии, и образован, и интеллигентен, и, что не менее важно, своего круга человек; второй — медведь какой-то, одетый по московской моде, хорошо если пятилетней давности. Да на физиономии его написано: жди любых эксцессов. В такого вложишь всю себя, душу свою, а он потом ее и растопчет.
