Став у порога, Чертков приглашающим жестом пропустил Федора в большую комнату. Оранжевый абажур с кистями спускался над массивным овальным столом, застланным серой холщовой скатертью с вышивкой. На стенах висело несколько писанных маслом картин, в простых белых и черных рамах. На маленьких, предположил Федор, были виды Ленинграда; на одной, побольше, — ломоть черного хлеба, крынка с молоком до краев и алые помидоры на скобленном добела дощатом столе, занявшем весь холст; на самой большой — женщина в фиолетовом халате до пят лежала на тахте, накрытой чем-то пестрым, возле зеркала, отражавшего дом с заснеженной крышей за окном с частым переплетом рам.
Федор хотел поближе рассмотреть женщину, но счел это неудобным и подошел к помидорам и хлебу. Мазки, составляющие эту картину, были так грубы, так ершисто засохли, что он с усмешкой представил, как дает им чистовую обработку, и подумал, что при желании мог бы сделать не хуже.
— Давайте блиц, — предложил Анатолий Сергеевич, снимая с книжного шкафа большую шахматную доску, и, по-хозяйски откинув скатерть, высыпал фигуры на стол и принялся расставлять.
— Можно и блиц, — сказал Федор.
— С закрытыми попробуете? — осторожно спросил Чертков.
— Можно и так.
— Ну, раз с закрытыми, вам — белые.
— Раз с закрытыми, без разницы. Давайте черные…
3
Дождался светлого дня! Привела дочка молодца, нечего сказать, — выговаривала Елена Константиновна вполголоса, то и дело обнажая очень белые вставные зубы. — И нашла же час, не раньше и не позже! У нашей мадам будет теперь тема для разговоров до следующего заграничного вояжа.
— Откуда Алена могла знать, что они прилетели? — оправдался Всеволод Александрович.
— Знала, не знала! Не в этом дело! — не унималась тетка. — Она уже взрослая! Самостоятельная! Не ты ли мне каждый день этой самостоятельностью рот затыкал? Тебе отбояриться от нее надо было, теперь пожинай плоды — наблюдай, как она на ночь глядя мужика в дом ведет…
Всеволод Александрович тщательно прикрыл дверь кухни и начал ссыпать в большой заварочный чайник с петухами по бокам чай из разных пакетов.
— …Да вам всю жизнь было не до дочери, и тебе и твоей благоверной…
— Тетя, могут услышать. Тише. Прошу вас, — вздохнул он.
— Она ее просто бросила, — продолжала тетка, понизив голос. — Сучка щенка так не бросает. А ты ее нам с сестрой подкинул, и на уме у тебя были школа да твои гениальные творения… И добро бы добился чего-нибудь серьезного. Всего две книжки… Ты не больно-то любишь эту тему, но позволь спросить: много ли ты заработал с тех пор, как из учителей подался в писатели? Пианино старинное, прадедушки твоего еще, — продал. Продал! Серебро столовое заложил. Заложил! А я его в войну сберегла!
