Он принялся было искать конспект, стал вынимать из нижнего ящика стола какие-то фотографии бумаги, тетради, но вдруг обернулся к ней и серыми глазами посмотрел на нее пристально.
«Что? — спросила она. — Найти не можешь?»
Не отвечая, он шагнул к ней, цепко взял за плечи, усадил на раскладной диван и, точно желая что-то шепнуть на ухо, прижался губами к ее щеке.
Она сидела, обмякнув. И страх и стыд от странной мысли, что отец как-то может видеть ее, мешались со страхом осознания, что происходит то, о чем она столько думала, над чем с готовностью смеялась, что представлялось таким запретным, невозможным, желанным.
Он начал гладить ее плечи, лицо, грудь. И гладил, будто пеленая этими то сильными, то чуть щекочущими прикосновениями властных рук; взгляд его изучающе и выжидательно замер на ее лице, и она вдруг стала бояться только одного — сделать что-то не так, как угодно ему.
Осторожно заставляя ее лечь, он поцеловал ее в губы.
Губы его были горьковаты от табачного дыма, и лежать ей было неудобно. Она отвернула голову и смотрела на простенок, пестро оклеенный сигаретными и винными этикетками, с плакатом — черной тушью на желтой бумаге — наискось поверх них: «Если не имеешь, кого любить, люби, кого имеешь». Она помнила, что то ли он должен говорить ей что-то ласковое, то ли она ему, и хотела шепнуть: «Андрюша…», — но горло сдавило…
Вдруг дверь в прихожей отворилась, раздались шаги.
Алена рванулась подняться, но только успела оправить юбку.
«Сосед. К себе, — с силой удержал ее Юрьевский и приказал шепотом: — Лежи!»
Но тут же постучали требовательно в матово-узорное стекло двери, и дверь распахнулась. Полная девушка с пышной прической замерла на пороге. Лицо ее было бледно, глаза сощурены презрительно. С видимым трудом произнося слова, она выговорила: «Значит, вот так! В ночное время ты занимаешься этим со мной, а днем водишь милых девочек… Не надорвись. — И с угрозой почти крикнула Алене: — А ты — вон отсюда!»
Алена встала и посмотрела на Юрьевского. Он сидел на диване, поникший, улыбаясь некстати. Как-то неловко он дернул плечами, пробормотал: «Прошу тебя, Вика…»
Хорошо, что несколько дней спустя Алена уехала со своим курсом на геодезическую практику в Калужскую область. Там, в поле, под зонтом у планшета, за расчетами теодолитных ходов в разогретой солнцем камеральной палатке, понемногу утих стыд первых минут, когда она, пробежав мимо этой толстой Вики, выскочила из комнаты Юрьевского, загладилась мысль о том, что все всем станет известно, и о ней будут думать бог знает что, и дойдет до отца… А вместе с рассеянием этих страхов ослабла и сила чувства к Андрею, будто она заключалась лишь в тайне их отношений.
