Я соскучился по Москве. Наверное, там уже снег растаял, и на подсохших тротуарах девочки рисуют мелом квадратики и скачут на одной ножке. И девушки весной в Москве выглядят более красивыми, чем обычно. Три месяца проскочили незаметно. Я упаковал аппаратуру для отправки в ЛИПАН и ждал, когда генерал Ткаченко подпишет разрешение на выезд из опостылевшего города. «Мой друг из Питера» поехал со мной на автобусе до выезда из «зоны». Кроме меня уезжали двое незнакомых мне мужчин. На границе «зоны» автобус остановился, в мы вылезли из него. Старший лейтенант внимательно просмотрел наши документы. Все в порядке, можно ехать дальше. Из автобуса я помахал рукой своему приятелю. Было странно смотреть на него, «свободного человека», не имеющего права выйти за ограду из колючей проволоки. Автобус довез нас до маленькой железнодорожной станции с чудным названием «Кыштым». Поезд на Челябинск проходил через Кыштым в полночь, и ждать его надо было несколько часов. Скучать, однако, не пришлось. Станция, буквально, кишела народом. Недавно прошла амнистия. Помиловали, разумеется, только уголовников, и одна из их групп ждала того же поезда, что и я. Из темноты доносились блатные песни. Где-то играла балалайка. Среди веселящейся толпы шлялся солдат с автоматом, приставленный наблюдать за порядком. Его подопечные перекидывались с ним шутками. По их содержанию можно было догадаться, что по уровню культуры охранник нисколько не отличался от начавших «гулять» урок.
Свой путь из Челябинска в Москву я продолжил самолетом. Глядя сверху на еще покрытые снегом леса, я думал о последних трех месяцах, проведенных на Урале. Ясно, что «маленькой атомной бомбы» не получится. Позднее, в 1955 году, по предложению Курчатова Флеров рассказал о наших опытах на сессии Академии наук. В докладе было сказано, что «атомные реакторы на промежуточных нейтронах вряд ли могут быть полезны для воспроизводства ядерного горючего». Конечно, об истинных целях нашей работы не говорилось.
Обычно, возвращаясь в Москву после долгого отсутствия, я ожидал каких-то неожиданных приятных новостей. Как правило, я находил все без перемен. Так случилось и после возвращения с Урала. На сей раз, однако, основания найти что-то новое были. Как-никак недавно умер Сталин и, значит, кончилась целая эпоха в жизни страны. Но все оказалось на своем месте. Портреты Сталина висели там, где и раньше, и народ на улицах спешил куда-то, равнодушный ко всему, кроме своих забот. Похоже, смерть Сталина лишь на короткое мгновение всколыхнула московскую жизнь, и люди уже привыкли к тому, что без Сталина не произошло катастрофы. В то же время, глядя на будничную Москву, я чувствовал, что у меня на самом дне души рождаются смутные предчувствия. Перемены будут, но пока еще время для них не пришло. Страной правят люди сталинской школы, но среди них нет никого, кто мог бы претендовать на роль «вождя». Пройдут годы, и они начнут уходить. Портреты Сталина останутся висеть на старом месте, но для новых поколений они утратят свой символический смысл. И вряд ли появится новый человек, желающий, чтобы его «обессмертили» при жизни. В век торжества науки этого больше не должно случиться. Впрочем, меня все это не касается. Мое дело — ядерная физика, и мне надо узнать поскорее, что нового там.
