Подписав указ, я не стал сразу возвращаться в мой лагерь, а отослал бойцов утрясать последние хвосты перед отбытием, сам же отошёл с Симран на пару сотен метров от армейского лагеря, вверх по ручью. Девушка молчала. Я, присев на камень у берега, смотрел по сторонам, впитывая красоты своей новой родины. Сезон дождей шёл на убыль, и сегодня выдался солнечный день. Кругом бушевала жизнь. Цветы и трава вдоволь напились и заполонили поляны и склоны. От деревьев неподалёку раздавалось счастливое щебетание птиц. У моих ног сновали муравьи (единственные, наверное, насекомые, которые не вызывают у меня брезгливости), а в широком ручье мелькали серебристой чешуёй мелкие рыбёшки. Ну а сегодня мир. Подумать только, я сейчас был на настоящей войне. Пусть она была скоротечной и довольно мелкомасштабной – всего одно сражение решило её ход, но это была война. Здесь убивали. Меня самого чуть не замочили в сортире… в прямом смысле. И я убил… Причём не одного человека, а пару десятков. Троих я кончил своими руками, в состоянии адреналинового шока… а потом закидывал врага гранатами, как в компьютерной игре…
Изменился ли я? Не знаю. Скорее нет, чем да. Близость с индианкой помогла мне отодвинуть воспоминания о бое подальше и сильно притупила ощущения от встречи со смертью. Сейчас я не могу сказать, что поверженные враги волновали меня значительно больше, чем персонажи, заваленные при прохождении очередного квеста в игре. Почему так? Я помню книгу американского полковника Дэвида Гроссмана. Он писал, что всякие стрелялки-рубилки, в которые увлечённо играют дети и взрослые, разрушают барьеры, что удерживают человека от убийства себе подобных. Полковник утверждал, что методы, которыми американская армия готовит своих солдат стрелять по живым людям, мало отличаются своими принципами от современных игр. Не удивлюсь, если он прав – ведь в своей жизни смертоубийством я занимался исключительно на экране компа или игровой приставки. А вот же, лично убил кучу людей и не сильно страдаю. Но ведь, может быть, игрушки здесь ни при чём и я просто не принимаю этот мир достаточно серьёзно: чёрная шкура – постоянное напоминание о том, что этот мир мне чужой. Или же всё ещё проще, и я на самом деле толстокожий социопат, которому убить человека – всё равно что высморкаться… На родине, слава богу, шанса проверить это предположение мне не выпадало. Вот такой вот весёлый расклад.
От самокопания меня отвлёк тихий голос Симран:
