человек не может ни предвидеть будущее, ни повлиять на него, – и это отражается в ряде специфических слов и выражений, связанных с проблемой вероятности, таких как «а вдруг?», «на всякий случай», «если что». Все эти слова опираются на представление о том, что будущее предвидеть нельзя, поэтому нельзя ни полностью застраховаться от неприятностей, ни исключить, что вопреки всякому вероятию произойдет что-то хорошее.
Человек знает, что результат его собственных действий непредсказуем. «Русский язык обладает удивительным богатством средств, обеспечивающих говорящему на нем возможность снять с себя ответственность за собственные действия», – не без иронии отмечает лингвист А. Зализняк. Мы нередко говорим «собираюсь» там, где европеец сказал бы «сделаю». Слово «постараюсь» становится несколько неопределенным обещанием. А множество слов помогают оправдаться за прошлое: не удалось, не довелось, не вышло, не получилось, не сложилось.
И действительно, это самое убедительное, исчерпывающее объяснение: «Как-то не сложилось». Само собой. Не сложилось – и все тут.
Иностранцы до сих пор уверены в том, что русские все любят делать сообща. В какой-то степени это действительно так: сказывается многовековое наследие крестьянской общины. Община защищала крестьян от внешнего мира. Все важные вопросы решались на общей сходке – кому сколько выделить земли, кому оказать помощь, кого наказать, – и даже семейные конфликты порой выносились на всеобщее обсуждение.
Разумеется, не стоит идеализировать общину и считать, что все ее суждения были справедливы. Община не давала упасть слабым, но и не давала подняться сильным. В начале XX века Столыпин вполне сознательно пытался разрушить общину, которая не позволяла вырасти мужику-капиталисту. Результат реформ был плачевен: социальное расслоение привело к зависти, озлобленности, росту революционных настроений.
Не следует думать, что коллективизация – идея Октябрьской революции. Вопреки распространенному убеждению, система социального равенства была распространена у нас задолго до 1917 года. Социализм, который пытался не только сохранить идею коллективизма, но и возвести ее в абсолют, все же проиграл. Одно дело работать сообща на своих ближних, другое дело – на государство. Коллективизм, насаждаемый искусственно, вызывал инстинктивный протест. Так и появились первые робкие ростки индивидуализма...
Чувство братства, присущее русским людям, вызывало недоумение, а иногда и восхищение иностранных наблюдателей во все времена. Американский сенатор Биверидж в самом начале XX века писал: «Индивидуализм – ...неискоренимая черта англосаксонского характера. Русские имеют расовую тенденцию работать, основываясь на общественных принципах. В тех случаях, где подобные начинания, предпринятые американцами, англичанами или даже немцами, сначала будут прерваны ссорами, а в конце концов распадутся из-за неспособности членов объединения договориться между собой, русские прекрасно работают сообща, практически без всякого антагонизма». Ну, может быть, русское миролюбие и согласие он и преувеличил...
