Похоже, насильственное угощение, сопровождаемое провокационным вопросом «ты меня уважаешь?» – наша древняя традиция. Петр Петрей де Ерлезунда, посланник шведского короля, писал в XVII веке: «Тому, кто не пьет без остановки, не место среди россиян. Поэтому они и говорят о тех, кто не ест и не пьет на праздновании: "Ты не пьешь, не ешь, значит, ты не хочешь сделать мне честь", и россияне сильно недовольны теми, кто пьет меньше, чем им бы хотелось. Зато если человек пьет столько, сколько ему наливают, они принимают его радушно и относятся как к лучшему другу...» Итак: пьем много, потому что гостеприимные.
Продолжая вникать в причины нашего пьянства, Петрей делает неутешительные заключения о русской жизни: «Слоям населения этой страны чужда животворная и побуждающая движущая сила, которой является самолюбие, они не хотят подняться и разбогатеть, чтобы приумножать свои удовольствия, их жизнь как нигде однообразна, необходимости – мизерные, привычки – закоснели». Значит, вот еще одна причина: пьем, потому что не предприимчивые.
Саксонский ученый Адам Олеарий, секретарь голштинского посольства в России, живший в первой половине XVII века, категоричен: «Россияне преданы пьянству более всякого другого народа в мире. Когда они не в меру напьются, то, как необузданные звери, неистово предаются всему, к чему побуждают их страстные желания. Порок пьянства одинаково распространен у русского народа во всех сословиях, между мужчинами и женщинами, старыми и маленькими, духовными и светскими, выше и ниже, до такой степени, что вид пьяного человека, который валяется в луже – здесь явление обычное». Он приводит несколько случаев, когда не только простой люд, но и царские послы, боясь оскорбить отказом, напивались до смерти. «В большие всенародные праздники, – пишет Олеарий, – люди напивались до безумия, следствием чего являлись частые убийства». Значит, пьем, потому что нравы такие грубые.
Вот один впечатляющий случай от Олеария, демонстрирующий порок пьянства в сочетании с некоторой русской бесшабашностью: «Когда я в 1643 году в Новгороде остановился в любекском дворе, недалеко от кабака, я видел, как подобная спившаяся и голая братия выходила из кабака: иные без шапок, иные без сапог и чулок, иные в одних сорочках. Между прочим вышел из кабака и мужчина, который раньше пропил кафтан и выходил в сорочке; когда ему повстречался приятель, направлявшийся в тот же кабак, он опять вернулся обратно. Через несколько часов он вышел без сорочки, с одной лишь парою подштанников на теле».
