— Позволяю.
«Он заманивает меня в какую-то ловушку», — подумала Дженна.
— Так вот, вы весьма привлекательная дама, но на обложке книги я не вижу вашей фотографии. Более того, я не поленился сходить в книжный магазин и обнаружил, что и на других ваших книгах тоже нет портрета автора. Вам не кажется, что это несколько необычно для писателя, пользующегося достаточно широкой известностью?
— Да, я полностью согласна с вами, это необычно.
Если бы Дженна могла, она запретила бы снимать себя на фото- и видеопленку, и, даже пронюхай Мэннинг об ее отвращении к съемкам, вряд ли он догадался бы о его причинах. Но, может быть, ему известно больше, чем она думает?
— Что это — дань феминизму? — продолжал настаивать Барри. — Никого не касается, как вы выглядите?
Слава Богу, он ни о чем не догадывается, просто хочет увлечь публику таинственностью.
— Видите ли, я из тех людей, которые не любят фотографироваться. Можете назвать это маленькой фобией. Странное высказывание из уст психолога, не правда ли? — Дженна смиренно улыбнулась. — Но постарайтесь простить мне этот маленький грех.
Барри от души рассмеялся.
— Психолог, исцелись сам, да?
— Очевидно, так.
Снова обман.
Начались телефонные звонки. Всю предыдущую неделю Дженна слушала передачи Мэннинга и, как ей казалось, была к ним готова. Она ошиблась. Вопросы следовали один за другим и были такими скоропалительными и поверхностными, что не давали ни возможности, ни времени разъяснить действительно важные вещи. Барри упорно вел свою линию, превращая беседу в стремительное сотрясение воздуха.
Естественно, никого из звонивших не интересовала суть книги Дженны Соррел. Каждый спрашивал о своем: об абортах, о парнях, о Мадонне… и как толковать все это с точки зрения Библии. Был даже заданный трагическим тоном вопрос о девушке — центральном нападающем школьной футбольной команды в Нью-Джерси.
Прозвучал и вопрос из зала. Его задал краснощекий седовласый мужчина, одетый так, словно он забежал на передачу перед партией в гольф.
— В последнее время мы постоянно слышим о сексуальных безобразиях в армии, и в то же время многие из притесняемых там женщин яростно протестуют против запрета на их участие в боевых действиях. Но если они во время боевых действий попадут в плен, то солдаты противников наверняка их изнасилуют. Так не напрашиваются ли они сами на то, против чего выступают?
— Я слишком мало знаю об армии, чтобы обсуждать вопросы участия женщин в боевых действиях. Давайте лучше поговорим о логике вашего заявления. Все солдаты, участвующие в военных действиях, рискуют быть убитыми. Значит ли это, что они будут протестовать, если в них начнут стрелять сослуживцы? По-вашему выходит, что если станут, то их нельзя допускать в действующую армию. Вы это хотели сказать?
