— Е — c’est moi[19]. Эммануэль. — Мадам Боманье тычет себя в грудь, потом дергает Майкла за рукав и кладет медальон ему на ладонь. — Pour Elisabeth[20].
Майкл отдал часть еды семье, с которой ехал в одном купе парижского поезда. Оказалось, французским он овладел достаточно, чтобы понимать, о чем они говорят.
— Уезжаете из Франции? Да вы с ума сошли! — беззлобно шутил глава семьи. — Правда, что англичане пьют вино только в церкви? В таком случае вы несчастнейший из народов.
— Взгляни на его лицо, Эрве, — советовала жена. — Душу греет не только вино.
Родители и трое пухлых светловолосых детей лакомились хлебом и паштетом Дельфин, а потом все заснули на деревянной скамье, кроме женщины, которая сидела у окна. Майкл чувствовал, что мыслями она не с семьей. Муж и дети временно в ней не нуждались, и она любовалась пейзажами.
День клонился к вечеру. Время от времени Майкл выходил в коридор размяться, курил у открытого окна или пытался задремать, чувствуя нетерпеливое нытье затекших мышц.
Сперва ребенок спал, привалившись к плечу матери, а когда его голова соскользнула ей на колени, она достала вязанье: руки-то освободились. Майкл попробовал сосредоточиться на ее ловких пальцах. Ему только казалось или спицы впрямь клацали в такт стуку колес? Женщина почувствовала его взгляд и подняла голову.
— Надоело ехать, да?
— Да.
— Вам не терпится скорее попасть в Лондон. — Спицы перестали мелькать. — Кто-то очень ждет вашего возращения?
— Я слишком долго отсутствовал. Боюсь, она меня забыла.
— У нас, женщин, долгая память. Слишком хорошая. Как у слонов. — Женщина улыбнулась. — Она вас ждет. — Снова замелькали спицы, и женщина чуть заметно нахмурилась: становилось все темнее.
Майклу вспомнился разговор с бабушкой накануне его отъезда. В тот вечер они вместе сидели на кухне, бабушка вязала, а он рисовал то ли чашки, то ли кастрюли — точно уже не вспомнить.
Вдруг постукиванье бабушкиных спиц стихло.
— Знаешь, Майкл, одно время мне казалось, между тобой и Элизабет что-то есть. — Бабушкины очки были все в царапинах, и глаз ее Майкл не видел.
— Элизабет? — рассеянно переспросил он, якобы поглощенный рисованием.
Не дождавшись продолжения, бабушка снова взялась за спицы.
— Все старики сентиментальны. Порой мы ошибаемся, — тихо сказала она.
Тогда Майклу стало досадно. Своими домыслами бабушка вмешивалась в его личную жизнь. Он не ответил ей, потому что и так постоянно думал об Элизабет. Он решил уехать с Нит-стрит и из Лондона вообще и не желал, чтобы ему мешали. Почувствуй он что-то к Элизабет или любой другой женщине, ему бы захотелось остаться, а ему не хотелось.
