Майкл стал наемным рисовальщиком, а не художником. Тонкости использования светотени и цветовой гаммы в Мазаме никого не интересовали, здесь ценили только сходство с тем, что хотели запомнить. Майкл выполнял требования заказчиков и рисовал так, как желали они. Рисование стало ремеслом. Эти картины Майкл не подписывал. Зачем? Все равно что пекарю подписывать свои бриоши.
Майкл знал, что гостям Фрэнки Брайон эти картины не понравятся: слишком сентиментальны, ничего провокационного, оригинального или остроумного. Дух современности отсутствует начисто.
Зато картины, написанные в Мазаме, казались ему честнее всех лондонских.
В один прекрасный день Майкл пишет картину для себя. Он прислоняет холст к столику в кафе и начинает.
На картине деревенская площадь. Солнечный свет льется сквозь платаны и падает на землю бликами лимонного и лавандового; каменные стены кафе мшисто-охряные, а навес отбрасывает иссиня-черную тень, в которой мелькает розовый — платье Дельфин, укрывшейся от зноя.
За столиком сидит молодой брюнет, но из-за разноцветных солнечных бликов его фигура видна нечетко. Он откинулся на спинку стула, локтем опирается на клетчатую скатерть и ждет.
Слева на картине — дома напротив кафе: зеленоватая подводная тень с черными прямоугольниками дверей и прозрачной голубизной окон. Темно-лиловая фигура на черном фоне — это мадам Боманье, а выщипанные перья красноватыми каплями усеивают ее колени и землю у ног.
Справа, между домом мэра и булочной, — летнее голубое небо.
На краю дороги к площади стоит молодая женщина. Солнце высоко, и тень она почти не отбрасывает. Будь женщина поближе, различался бы цветочный узор на платье, совсем как на хлопковых платьях Дельфин, но с такого расстояния ее наряд кажется светло-кремовым.
Ветер спутал длинные рыжие волосы и колоколом надул длинный подол, поэтому одной рукой женщина придерживает платье, другой — шляпу, чтобы ненароком не унесло. Поля шляпы колышутся, но лицо скрыто густой тенью.
Майклу хочется или убрать шляпу, или приблизить женскую фигуру, но поздно: картина готова, лица женщины не видно.
— О-ой, tres belle! — восторгается маленькая Огюстин, положив подбородок на локоть Майкла. Она прыгала через скакалку и запыхалась. — Эжени! — зовет она. — Viens voir! C’est ипе peinture de la femme de Michel[16].
— Нет, Огюстин, — качает головой Майкл, — это просто женщина.
— Ваша жена идет сюда? — спрашивает подбежавшая Эжени.
Мадам Боманье с трудом встает со стула и, увидев картину, расплывается в довольной улыбке.
