Катя радовалась мысли, что совсем скоро ее дом наполнится детским писком, смехом, потом топотом ножек, игрушками, лежащими повсюду.
Даша пару раз пыталась заговорить о том, что Сергей должен, имеет право знать о детях, и дети, в конце концов, имеют право на дорофеевские миллионы. Катя категорично заявила, что дети имеют право, прежде всего, на ее миллионы, и никаких отцов в их жизни не будет: она и ее дети!
На работу Катя теперь носила пышные платья с талией под грудью и сапоги без каблука, может, кто-то что-то и замечал, но не спрашивал ни о чем.
В один из выходных Катя с Дашей прогуливались по торговой галерее, в спешном порядке приходилось покупать какие-то вещи, белье, прежние теперь казались неприлично маленькими и были задвинуты в дальний угол гардеробной. Нагруженные покупками и довольные, подруги брели мимо витрин магазинов, когда прямо перед собой увидели Антона с женой и малышкой-дочкой. Управляющий Катиными капиталами опытным взглядом отца и мужа скользнул взглядом по ее фигуре:
— Это не?.. — он не успел закончить фразу, жена дернула его за рукав, а Катя только загадочно улыбнулась, ей вдруг вспомнилось, как он почти вломился к ней в квартиру в тот вечер, когда Сергей впервые прилетел в Самару.
— Это…да! — грудным голосом с чарующей улыбкой произнесла Катя.
Один день переходил в другой, принося с собой тихие радости будущего материнства, выходные она лениво провела дома, выйдя только на короткую прогулку вдоль покрытой льдом Волги.
Первым, что увидела Катя, войдя в понедельник в свой кабинет, был странный и дурно пахнущий сверток на ее огромном пустом столе — из него неестественно вывернутая торчала голова какой-то птицы с длинным клювом. Вокруг были рассыпаны пожухшие капустные листы. На секунду, оцепенев, она замерла. Аист! — в ужасе сообразила Катя и выбежала в туалет. Прижавшись холодным мокрым лбом к стене, она никак не могла прийти в себя, аист, приносящий детей, капустные листья, в которых тоже находят детей. Угроза! Не просто ей, судье Борисовской, нет! Ей, будущей маме! Первое она могла бы пережить, второе — никогда. Катя обессилено опустилась на холодный кафельный пол, желудок сжался, накатила дурнота. Кто ненавидит ее так!? вплоть до такой жестокости и цинизма? Кто знает о беременности и желает ей зла? Мрачные волны страха становились все ближе, окружающий мир превратился в безумную круговерть мелких точек и внезапно совсем погас, — без сознания Катя раскинулась на полу.
