Но как-то ночью в спальне, где спит хозяйский ребенок…
(о, как жестоко! Нет, нет! Пусть это будет молодая красивая хозяйка!)
…бесшумно распахивается дверь, и входит высокая бледная тетка с фарфоровой плошкой и сломанным хлебным ножом в руке.
— Кто вы? Что вам нужно? — беспомощно спрашивает молодая и красивая.
— Я пришла приобрести продукт, — шепчет тетка и поднимает нож.
веранда с цветными стеклышками.
Наконец мы договорились провести субботу-воскресенье на ее даче. Вечером в пятницу я был у ее калитки. Позвонил, переводя дух.
— Открыто! — закричала она.
Я толкнул калитку и увидел веранду с цветными стеклышками. Улыбаясь, она сбежала с крыльца. Мы обнялись. Она была в сарафане и легкой накидке на голых плечах. От нее пахло яблочным вареньем.
И я прямо увидел, что сейчас войду в дом, и все будет как надо и очень хорошо, и утром она приготовит завтрак, и мы пойдем гулять, и потом пообедаем, а вечером посидим на крылечке, попьем чаю перед сном, ляжем спать, утром снова позавтракаем, а в воскресенье возвратимся в Москву мужем и женой, но вот этого я до смерти не хочу. С ней — не хочу. Режьте — не хочу.
Я поцеловал ее, и сказал, что приехал только потому, что у нее на даче нет телефона. Не мог же я допустить, чтоб она ждала и волновалась. Я был мрачный и злой. Я наврал ей что-то, уж не помню про что. Про какие-то срочные важные дела.
Она проводила меня до станции.
Больше мы не встречались, не созванивались и вообще не слышали друг о друге.
Прошло лет шесть. У меня уже была маленькая дочь. Однажды вечером я гулял с нею во дворе — в большом дворе с тополями и скамейками. Знакомых мам и пап с детьми не было. Вдруг вижу — какая-то женщина идет к скамейке, где я сижу и курю. Садится рядом. Открывает сумочку, достает сигареты и зажигалку, закуривает. Я чуть поворачиваю голову — господи, это она. Ее руки, ее кольца, ее очки. Ее лицо, в конце концов. Она молчит. И я молчу. Мы выкуриваем каждый по нескольку сигарет. Может, по десять. Молча. Косясь друг на друга, а иногда прямо глядя друг другу в глаза.
Наконец дочка закричала из песочницы: «Папа, хочу домой!»
Она тремя сильными затяжками докурила свою сигарету, встала, одернула плащ, еще раз на меня посмотрела — а я на нее — и ушла.
Улицу и калитку прекрасно помню. А название станции забыл.
И с какого вокзала — тоже.
