Мать кончила рассказывать. Вначале Сюннёве почти не слушала ее, но мало-помалу она стала прислушиваться и жадно ловила каждое слово.
— И это все? — спросила она взволнованно.
— Все, — ответила Карен.
Гутторм пристально посмотрел на жену; она смущенно отвела свой взгляд, подумала немного и сказала, чертя пальцем по столу:
— Может быть, и не все… но это не имеет значения.
— Значит, еще что-то было? — спросила Сюннёве и посмотрела на отца, которому, как ей показалось, эта история была знакома.
— Да, было… Впрочем, как сказала мама, — это не имеет значения.
— А что было с ним потом? — спросила Сюннёве.
— Да вот в этом-то все и дело, — сказал отец, поглядывая на Карен.
Карен сидела, прислонившись к стене, и молча смотрела на них.
— С ним случилась какая-нибудь беда? — тихо спросила Сюннёве.
— Раз я сказала кончено, значит кончено, — отрезала Карен и встала.
За ней поднялся Гутторм, потом Сюннёве.
Прошло еще несколько недель, и вот рано утром все семейство Сульбаккенов направилось в церковь. Сегодня там будет конфирмация. В этом году конфирмация происходила раньше, чем в предыдущие годы. По всей деревне дома были заперты, потому что жители ушли на богослужение. Шли пешком, ибо погода стояла ясная, и, хотя утром было прохладно и немного ветрено, день обещал быть чудесным. Дорога огибала деревню, проходила мимо Гранлиена, потом поворачивала направо и отсюда шла прямо до самой церкви. Хлеб был почти весь сжат и уложен в копны, коров перегнали с горных выгонов вниз в долину, где они и паслись на привязи. Луга местами снова зеленели, а местами, где земля была похуже, казалось, были подернуты сероватой коркой. Вокруг стояли леса, расцвеченные всеми оттенками красок, от нежной зелени до густого багрянца. Березы были уже тронуты холодом, осины оделись золотом, а рябина покрылась кроваво-красными ягодами, хотя листья на ней сморщились и засохли. Несколько дней подряд шли дожди, и придорожный-кустарник, всегда покрытый пылью и песком, теперь дышал чистотой и свежестью. Но склоны гор еще тяжелее нависали над лугами, после того как осень безжалостно лишила их зелени и придала их облику холодную суровость, а горные ручьи, почти высохшие летом, теперь вздулись, забурлили и с грохотом низвергались в долину. Гранлиенский ручей мчал свои воды тяжелыми скачками, и в том месте, где горы внезапно обрывались и отступали назад, он обрушивался вниз к Гранлиену. Здесь он ударялся об огромный валун и с ревом несся дальше, так что скалы содрогались от грохота. За свою трусливую измену они получали хорошую головомойку, потому что горный ручей гневно обливал их могучей струей холодной воды. Слишком любопытный кустарник, неосторожно приблизившийся к краю обрыва, едва не свалился в поток и теперь зябко икал, попав под холодный душ, ибо сегодня ручей не скупился на брызги.
