— Я научу тебя, проклятая скотина! — приговаривал он, осыпая лошадь ударами; та ржала и стонала, а он все бил и бил.
— Вот тебе, вот тебе, узнай силу моего кулака! — рычал он и наносил ей удар за ударом. Бедное животное отчаянно фыркало, пена падала Торбьорну на руку, но он ничего не замечал и хлестал ее все сильнее.
— Чтоб это было в первый, и последний раз, негодная тварь! — приговаривал он. — Вот тебе! Вот! На еще! — Лошадь уже не пыталась вырваться, она только вздрагивала и трясла головой после каждого удара, а когда кнут опускался на нее, она пригибалась к земле и издавала жалобное ржание. Вдруг Торбьорну стало стыдно, он опустил руку. В тот же миг он заметил, что у обочины дороги кто-то лежит, опершись локтями о землю, и громко смеется. Тут Торбьорн потерял всякое самообладание, от гнева у него потемнело в глазах и он не отпуская от себя лошадь, бросился на незнакомца с поднятым кнутом.
— Я тебе покажу, как смеяться! — крикнул он. Кнут со свистом опустился, но лишь слегка задел незнакомца, который с криком бросился в канаву. Стоя на четвереньках, он повернул голову к Торбьорну, выругался и скривил рот, словно хотел засмеяться. Но смеха Торбьорн не услышал и замер в изумлении, ибо вспомнил, что когда-то уже видел это лицо. Да, перед ним был Аслак.
Сам не зная почему, Торбьорн почувствовал, как по спине у него пробежал неприятный холодок.
— Это ты испугал лошадь? — спросил он Аслака.
— Что ты! Я лежал себе и спал, — отвечал Аслак, поднимаясь с земли. — А ты меня разбудил, когда как сумасшедший кинулся на свою лошадь.
— Это ты ее испугал! Все животные боятся тебя.
И Торбьорн похлопал лошадь по спине; она была, так измучена, что пот валил с нее градом.
— А я думаю, что лошадь твоя больше боится тебя, чем меня. Я никогда не мучил лошадей, — прибавил Аслак, все еще стоя на коленях в канаве.
— Меньше болтай! — сказал Торбьорн, угрожающе замахиваясь. Аслак выпрямился и вылез из канавы.
— Вон что! Значит, я много болтаю? Ну нет… впрочем… А куда это ты так торопился? — спросил он вкрадчиво, нетвердой походкой приближаясь к Торбьорну и покачиваясь из стороны в сторону. Он был пьян.
— Теперь уже мне некуда торопиться, — ответил Торбьорн, распрягая лошадь.
— Да, вот беда-то! — посочувствовал Аслак. Он подошел к Торбьорну совсем близко и снял шляпу. — Господи, какой ты стал красивый и как вырос с тех пор, как я видел тебя последний раз.
Аслак еле держался на ногах; он засунул руки в карманы и в упор разглядывал Торбьорна, который никак не мог выпрячь лошадь. Одному ему было трудно справиться, а прибегать к помощи Аслака не хотелось, так как вид у парня был ужасный: платье перепачкано в грязи, спутанные волосы в беспорядке торчали из-под старой вытертой до блеска шляпы, а лицо, такое знакомое, все время кривилось в улыбку; глаза его были почти прикрыты веками, и когда он смотрел на Торбьорна, голова у него была немного откинута назад, а рот полуоткрыт. Все лицо его казалось каким-то помятым, серым, движения вялыми; Аслак, очевидно пил. Торбьорн и раньше не раз встречал Аслака, но Аслак делал вид что не узнает его. Он был разносчиком товаров, ходил от хутора к хутору, бывал на всяких празднествах и вечеринках, потому что знал множество занятных истории и песен, и ему за это давали водку. Побывал он и на свадьбе в Нордхауге, но, как Торбьорн узнал позднее, устроил там, по своему обыкновению, драку между гостями и, чтобы ему потом самому не попало, предпочел вовремя удалиться.
