– На вашем месте я не беспокоилась бы.
Народ чуть со смеху не лопнул, и тот заткнулся. А Ваечка продолжала:
– Ничего подобного. Фред Хаузер, доставьте ваш лед в Гонконг. Наши гидро – и пневмосистемы Главлуне не принадлежат, мы заплатим за лед столько, сколько он стоит. А вы, с разоренной фермы, если у вас хватает духу самому себе признаться, что вы банкрот, добро пожаловать к нам в Гонконг, и начните снова. У нас постоянная нехватка рабсилы, кто не боится вкалывать, тот с голоду не пухнет.
Огляделась по сторонам и закончила:
– Будет, я всё сказала. Ваш черед думать. Сошла с трибуны и села между Мизинчиком и мной.
И вся дрожит. Мизинчик потрепал ее по руке. Она глянула на него благодарно и спросила у меня шепотом:
– Ничего я справилась?
– Здорово! – я ее приободрил. – Просто жуть!
Похоже, приободрил.
Но мал-мал покривил душой. Народ-то она завела, однако программа-то нулевая. Что мы рабы, я с пеленок знал, с этим ничего не попишешь. Купить-продать – это мы, правда, можем, но пока у Главлуны монополия на всё, что нам надо купить, и на всё, что нам надо продать, мы рабы.
А что мы могли сделать? Вертухай нам не хозяин. Был бы он хозяин, нашелся бы способ его ликвиднуть. Но Главлуна-то не на Луне, она на Эрзле, а у нас – ни бортика, ни даже бомбы водородной паршивенькой. Даже ручного огнестрельного оружия у нас нет, хоть и неясно, зачем оно нам нужно-то. Друг в дружку палить, что ли?
Три миллиона безоружных и беспомощных. А их – одиннадцать миллиардов. С кораблями, с бомбами, с оружием. Ну, побазарим – так папаша в конце концов придет и отшлепает.
Не впечатлила меня ее речь. Как сказано в Библии, Бог за самую тяжелую артиллерию.
Покудахтали еще насчет того, что делать, да как организоваться и тэ дэ, снова пошел звон насчет «плеча к плечу». Председательствующему молотком поработать пришлось, а я ерзать начал.
Однако вдруг слышу знакомый голос:
– Мистер председатель! Не могу ли я позволить себе занять внимание общества на пять минут?
Оглядываюсь и мигом унимаюсь. Он самый, профессор Бернардо де ла Мир, если не по голосу, то по старомодной манере выражаться его за версту узнаешь. Почтенный муж, седые кудри гривой, на щеках ямочки, голос веселый. Сколько лет – неведомо, но был уже старик, когда я его впервые увидел, будучи совсем пацаном.
Его сюда этапировали еще до моего рождения, но не зеком. Политизоляция, как у Вертухая, но за подрывную деятельность, мог жить – не тужить, подайся он в вертухаи, однако предпочел вариант перебиваться кое-как.
