Она нахмурилась.
— Да вы же и есть тот заключенный, — проговорила она. — Я сама видела, как вам делали промывание…
Я огляделся по сторонам: никого. Я мигом сменил рожу и голос.
— О'кей, тогда знаешь что, сестричка? Я не люблю бить женщин, тем более монашек; но я убежал, чтобы спасти свою голову, а ради своей головы можно сотворить что угодно. Так что пошли на улицу, и постарайся не вести себя как дура, не в обиду тебе будь сказано.
Она посмотрела на меня с беспокойной гримаской. Я понял, что она боится не за себя, а за меня — или, точнее, за спасение моей души. Но в тот момент душа меня не слишком волновала — благодарю покорно! Насчет этого я не переживал, несмотря на все содеянное.
— Идите с богом, — сказала она мне, — вы сами себе судья. Но знайте: вы совершаете ошибку…
Я понял, что она будет помалкивать. Добродетель ее была столь велика, что не уместилась бы и в Луврском музее.
Я сказал ей спасибо и поинтересовался, где тут выход. Мой вопрос ее, похоже, шокировал:
— Ну, это уж слишком… — И она исчезла за одной из дверей. Я хоть и не беспокоился на ее счет, но все же решил поскорее шевелить ходулями.
К счастью, вскоре я заметил на стенах черные стрелки, указывающие выход, и через три минуты оказался у паперти Собора Парижской Богоматери. Сбоку к больнице то и дело подскакивали «скорые» с грузом потерпевших.
Я жадно всосал пьянящий воздух Парижа. Веял легкий ветерок; башенные часы начали добросовестно отбивать полночь. Мое головокружение сменилось чем-то вроде сильного похмелья. Я сунул руку в карман своих белых штанов, но чертов санитар не носил при себе ни гроша…
Я стоял посреди Парижа, переодетый в мешковатого санитара, в белых мокасинах на босу ногу, и мне некому и не на что было даже позвонить.
Моя вылазка была обречена на провал. Что, по-вашему, может предпринять в Париже беглый преступник без денег и знакомых?
Я поднял воротник халата и побрел по мосту через Сену. Кусачий ветер щипал мне лопухи. Погода стояла прямо-таки отвратная; торчавшие под ледяным нёбом деревья без почек грозили ночному путнику корявыми пальцами.
Маленькие улочки всегда притягивают сильнее, чем оживленные магистрали. По Риволи можно было шагать без всякой опаски. Я повернул на узкую улицу Сен-Мартен, темную в этот час, как туннель, и двинулся по ней параллельно бульвару Севастополь.
Куда идти? Пока что моя больничная форма не грозила привлечь внимание. Меня могли принять за санитара, бегущего на срочный вызов. Зато когда рассветет и когда станет известно о моем исчезновении, у меня не останется и одного шанса из тысячи. Тем более что сейчас мне было не до подвигов. После пережитого потрясения я мог с минуты на минуту ослабеть ходулями и грохнуться на тротуар. То-то бы получился финальный аккорд! Лучшего хэппи-энда с торжеством добра над злом и не придумаешь…
