Верно, ни у кого столько раненые не подвергались самым быстрым переменам воздуха, дневному жару, холоду ночей, сырости, сквозному ветру и т. п., как у нас в Крыму и на Кавказе. На Кавказе они лежали иногда в холодные ночи полуодетые, почти на голых камнях, в шалашах, сплетенных из древесных ветвей. В Крыму наши раненые лежали иногда в простых солдатских палатках, без коек, на матрацах, промоченных дождем, и, несмотря на все это, столбняк не обнаруживался у нас так часто, как в Италии .
Я опишу пиэмию как гнойное заражение, представлявшееся мне в госпиталях в различнейших видах, степенях и переходах в другие патологические процессы. Начну же историею моей собственной болезни.
Когда я в марте 1841 переехал из Дерпта в С.-Петербург и принял хирургическое отделение 2-го военно-сухопутного госпиталя, то, за исключением наклонности к поносам, я чувствовал себя вообще хорошо, хотя никогда не имел цветущего здоровья. Поносы у меня являлись по временам, начавшись за два года до моего переселения в С.-Петербург после отошедшего с мочою небольшого оксалата.
Известное действие невской воды поддерживало наклонность к поносу. Но от 2-3 ежедневных и желчных испражнений я не чувствовал никакой слабости и имел хороший аппетит. Хирургическое отделение Военно-сухопутного госпиталя, состоявшее тогда почти из 1000 кроватей (вместе с глазным и сифилитическим отделением), я нашел переполненным нечистыми язвами и ранами, омертвевшими бубонами и острогнойными отеками. Почти за каждою операциею следовала пиэмия. Скорбутики умирали при вскрытии Невы в 24 - 48 часов при странных явлениях. Сначала являлись припадки, похожие на острую пиэмию (сотрясательные знобы), а потом цианотические, и при вскрытиях я в первый раз увидал огромные (в 8 - 10 фунтов) кровяные выпоты в околосердечной сумке и плевре.
Я сам перевязывал и пиэмиков, и гангренозных, сам делал их вскрытия и был занят в госпитале по 8 и по 9 часов в сутки. При таких напряженных занятиях застало меня лето, в том году необыкновенно жаркое. Число пиэмиков не уменьшалось, а вскрытия трупов я должен был тогда делать, за недостатком анатомико-патологического театра, в ветхой, душной и лежавшей на полуденном солнце бане. Вонь от пиэмических и гангренозных нарывов, встречавшихся почти при каждом вскрытии, была нестерпимая.
Хотя обоняние у меня от природы слабо, но и я должен был иногда выходить на воздух от вони. Табаку я тогда еще не курил. Вскоре я начал замечать, что при вскрытиях и долгих перевязках худых ран меня вдруг схватывали сильные боли живота, тотчас же исчезавшие после обильного, вонявшего гнилыми яйцами и прогорклым жиром испражнения. Каждое испражнение сопровождалось отрыжкою, легкою тошнотою и слюнотечением. Сначала я счел это за мой обычный понос. Но тогда же я заметил, что и резь в животе, и понос не показывались, когда я менее был занят в госпитале или когда выезжал для прогулок за город; с занятиями же в секционной комнате или в гангренозном отделении и то, и другое возвращалось.
