, сохранился) — чудесно, замечательно. Вот только для осуществления этих планов нужны деньги, и немалые; одним словом, требуется поддержка со стороны какого-нибудь банка. Сумеет ли он помочь племяннику в этом предприятии? Да, он очень на это надеется. Как бы то ни было, если Джео, пока дом на улице Кампофранко занят красными, хочет пожить у них, то уж койку-то они всегда для него найдут.
Именно на этом месте, при слове «койка», вспоминал Даниэле Йош, он поднял голову, сконцентрировав все внимание, на которое был способен. Что происходит? — спросил он себя. Он хотел понять. Найти объяснение.
Истекая потом, хотя он был в одной пижаме, Джеремия Табет сидел по одну сторону большого черного «трапезного» стола, посреди которого догорала свеча; вновь одолеваемый сомнениями, он теребил кончиками пальцев серую бородку, классическую эспаньолку сквадристов, которую он, единственный из фашистов старой гвардии в Ферраре, имел смелость или наглость, а может быть, и предусмотрительность сохранить в неизменном виде. Что же до Джео, то он, мотая головой и с улыбкой отклоняя предложение, смотрел с другого конца стола на эту пепельную бородку и теребящую ее гладкую руку, не отводя упрямого, фанатичного взгляда голубых глаз.
IV
Осень закончилась. На смену ей пришла зима, долгая холодная здешняя зима. Вернулась весна. И вместе с весною медленно, словно воскресая под испытующим взглядом Джео Йоша, возвращалось прошлое.
Странно, не правда ли? Но факт остается фактом: время так расставляло все, что напрашивалась мысль, будто между Джео и Феррарой существует, если можно так сказать, некая скрытая динамичная связь. Знаю, это с трудом поддается пониманию. Мало-помалу Джео худел, по прошествии месяцев вновь обретая — если не считать поредевших и совершенно седых волос — лицо, которому гладкие щеки придавали совсем молодой, почти юношеский вид. Также и город, после того как были разобраны самые высокие груды развалин и сошла на нет первичная мания поверхностных перемен, — также и город понемногу возвращал себе тот сонный, старческий облик, который столетия клерикального прозябания, внезапно, по коварному умыслу Истории сменившие жестокие, славные и бурные времена гибеллинской власти, превратили на все грядущие века в застывшую маску. Одним словом, все преображалось. Джео — с одной стороны, Феррара и ее обитатели (не исключая евреев, которым удалось избежать погромов) — с другой: всё и вся оказалось вдруг вовлечено во всеохватное, неотвратимое, фатальное движение. Слаженное, как движение сфер, соединенных системой шестерён с единым невидимым стержнем, — ничто не в силах было ни остановить его, ни устоять перед ним.
