Вероятно, граф ожидал, что от пахнущих рыбой доков его паланкин (секретарю пришлось брести рядом, преданно заглядывая поверх ширмы и пошатываясь с отвычки к твердой земле) вскоре удалится, поднимаясь в гору, откуда снисходительно поглядывал на серые стены крепости Гэта княжеский дворец, встопорщенный немыслимо хрупкими башенками. Однако носильщики с прибаутками поволокли сундуки и ящики совсем в другую сторону. Граф поинтересовался, не сошел ли с ума их проводник – длинноусый, сгорбленный старикашка, нанятый за совершенно немыслимую сумму. Проводник высказался в том смысле, что живет в княжеской столице едва не со дня ее основания, и если бака-гайдзин думает, что разберется сам, то пусть станет дорога ему узорчатым татами. Де Сегюр унялся, и фантастическая кавалькада потащилась дальше.
Если бы не общество капризного графа, Эдмон бы мог получить от прогулки немалое удовольствие. Француз проходил мимо приземистых домиков, будто вырезанных из плотной бумаги, в тени незнакомых деревьев, под щебет неведомых птиц. Его окружали голоса, перекликивающиеся на загадочном нихонском наречии, незнакомые запахи – экзотических цветов, таинственных благовоний, непонятных кушаний. Уличные разносчики торговали с лотков нехитрой снедью, сновали странно разодетые горожане, доносился откуда-то звон колокольчиков. На перекрестке усталый стражник, размахивая скипетром, наводил порядок среди забивших улицы носильщиков, телег и рикш. В стороне от дороги виднелись пронзительно-алые воротные столбы, увенчанные резной перекладиной: проход между ними не вел совершенно никуда, рядом в кумирне горели душистые свечи – их синеватый дымок растворялся без следа в хрустальном воздухе.
Вот только радоваться этому благолепию пришлось весьма недолго, потому что с нешироких улиц нижнего Хисуириуми проводник весьма быстро увел процессию в совсем уже непролазные переулки города чужаков. Здесь селились иноземцы, имевшие в княжеской столице свои интересы, – не согласно особому распоряжению селились, а по своей воле, не в силах противостоять тихому, неумолимому давлению со стороны местных жителей. Дома здесь больше походили не на фигурки, столь излюбленные министром Силуэтом, а на странные подобия европейских, словно местные строители пытались, как могли, исполнить желания заказчиков, но действовали при этом исходя из своего опыта и понимания. От того кварталы здешние походили не на Лондон, не на Брест, не на Амстердам и даже не на, упаси божья матерь, Санкт-Петербург, а на все европейские города разом, какими они могли бы представиться в опиумных грезах художнику-недоучке. Нихонскому, следует добавить, художнику.
