— Франция в той стороне… куда драпают эти гвардейцы. — На мгновение я приумолк в нерешительности. — Сам я еду в Лозанну. Революционный мой пыл благополучно иссяк с последними днями прошлого декабря. И с чего это вам, монсеньер Красный, вздумалось покидать Вальденштейн, где все-справедливость и здравый смысл? И, как я слышал, самый довольный на свете народ!
— Из довольного бюргера не выйдет хорошего бунтовщика, — спокойно заметил он. — Она тупа, моя родина, слишком самодовольна и благочестива.
— Теперь, сударь, мне ясно. В революции вы стремитесь к Романтике и Приключениям. Приключений вам хватит во Франции, возможно, даже с избытком, но, боюсь, романтические ваши порывы быстро иссякнут.
В разговор вступил юный славянин, фон Люцов. — Но, сударь, если ситуация во Франции такова, как вы нам сейчас ее расписали, тогда получается, что идеалы наши — вообще пустой звук, а миром правят лишь Семь Смертных Грехов во главе с самим Дьяволом!
— Нет, сударь, ваши надежды отнюдь не пусты, — сказал я. — Ни в коем случае не стал бы я подвергать сомнению благородные устремления ваши, ваш оптимизм и веру…даже способность вашу привнести в этот мир хоть чуть — чуть справедливости. Но вот представление ваше о грубой реальности жизни имеет существенные изъяны. То, что мы определяем обычно как здравый смысл. Именно недостаток последнего наряду с неумением разобраться в побуждениях простонародья, в конечном итоге, и привели к тому, что я покидаю Францию. Мой добрый совет они, — вполне, может быть, резонно, — расценили как очередную напыщенную нотацию, и стали выказывать нетерпение, проявляя его множеством мелких, но явных знаков: теребили поводья, расправляли плечи, нарочито потягивались, поправляли шпоры, натягивали шляпы свои на лоб. Сие послужило мне указанием, что убеждать их бесполезно, и я поспешил откланяться.
— Желаю вам, джентльмены, bon voyage и bonne chance. Еще раз спасибо за помощь. И, пожалуйста, сделайте милость, поберегите себя.
С тем я поворотил нового своего коня, — который достался мне вместе со шпагою и пистолетами, притороченными к роскошному кастильскому седлу, — и поскакал по направлению к домику; из полураскрытых ворот теперь с любопытством выглядывали две женщины. Одна — молодая, вторая — в годах.
— Но, сударь, если вы покидаете Францию, — выкрикнул мне вдогонку озадаченный Красный, — кто же тогда те солдаты?
— Национальная армия, сударь. Подразделение комитета Общественной Безопасности.
