– Что это за жидкость? – спросил я.
– Вода, обычная вода. Вода из-под крана.
– А в чем заключается фокус? – я постарался, чтобы мой голос звучал спокойно и умеренно заинтересованно. Честно говоря, я не испытывал уверенности, что был свидетелем именно фокуса. Мне начало казаться, что появление шалимара было не случайным. – Это как то связано с ароматами?
– Совершенно верно. Пойдемте, выпьем по чашечке кофе, и я вам постараюсь всё объяснить.
Я проследовал за Робертом Карловичем к двери, ведущей в большой зал, и вошел вслед за ним в туман. Через пару шагов туман рассеялся, и вдали я увидел круглый столик на том же месте, где мы его оставили. Подойдя ближе, я обнаружил, что на краях зеленой скатерти, свисающей почти до самого паркета, действительно есть бахрома и кисточки. Сильно пахло хорошим кофе. На столе стояли высокий белый кофейник, сахарница и пара чашек на блюдцах. Рядом с кофейником возвышалось многоэтажное блюдо, наполненное крохотными ни то печеньями, ни то пирожными, выглядевшими очень привлекательно. Мне показалось, что сквозь аромат кофе, я различаю запах заварного крема и шоколада. Все предметы были явно из одного сервиза. Мне всегда нравилась фарфоровая посуда без узоров. А эта была, вдобавок, матовой, без глазури. Кажется, такой материал называется бисквит.
Мы оба, молча, заняли свои стулья. Я бы не очень удивился, если б по щелчку пальцев, кофейник сам начал за нами ухаживать – всё вместе сильно напоминало сказку про аленький цветочек. Поскольку кофейник не проявил должной учтивости, кофе разлил сам хозяин. Он уже не вызывал ассоциаций с Черным Человеком или иллюзионистом. На ум приходил скорее аристократический чудаковатый хозяин древнего замка. Я, не произнеся ни одного слова, выпил две чашки кофе и съел с полдюжины маленьких пирожных. Всё-таки это были пирожные, а не печенья. Удивительно вкусные пирожные. Хотелось узнать, действительно ли мы пьем кофе-эспрессо, а если да, то почему он налит в кофейник. Очень меня также интересовало, правда ли, что материал сервиза называется бисквит. Еще, на языке вертелся вопрос о многоэтажном блюде – есть ли для него какое-то специальное название. Занимала меня также зеленая лампа – куда и зачем она подевалась со стола. Я попросил разрешения закурить и получил благосклонное согласие. Почему-то захотелось говорить о сортах табака и марках сигарет или на какую-нибудь другую интересную тему. Не желал я говорить лишь об одном – о том, что я наблюдал в лаборатории несколько минут назад. Уж не знаю почему, но мне было пришло в голову, что скоро меня ждут большие перемены и перемены опасные. Я ощущал, что перемены эти связаны с шалимаром, и меня это пугало. Я успел пожалеть, что вернулся в Москву, и тут Роберт Карлович, не дождавшись от меня вопросов, начал рассказывать о вещах абсолютно невероятных. Как легко догадаться, речь шла о секвенциях. Именно в тот день я впервые услышал это слово.
