— Из каких фондов собираетесь платить сверхурочные? — спросил он Всесвятского.
— У меня платить нечем. — Всесвятский мотнул головой: мол, я не желаю участвовать в подобных делах.
Греков посмотрел на Смердова. Пусть не думает, что его, директора, оставят в стороне.
— Надо, Игорь Афанасьевич. — Смердов снял очки и тщательно сложил дужки. — Вы же не ребенок.
— Ребенок не ребенок… У меня нет денег! — Всесвятский отчаянно всплеснул руками. — Платите из своего фонда. Как премиальные.
Смердов нахмурился. Всякий раз, когда ему напоминали о директорском фонде, он хмурился. Сколько надежд было на этот фонд! И благоустройство двора, и детский сад. А футболисты? Два десятка здоровенных молодцов с тренером сидят на шее завода. И не выгонишь — престиж.
— Часть дам. — Смердов вздохнул. — Но только часть. Остальное, Игорь Афанасьевич, уж как-нибудь найдите, дружище…
— Так ведь датчики два раза выбраковывали. — Всесвятский укреплял свой тыл. Его слова означали: те узлы, которыми вы хотите подлатать месячную программу, — сплошной хлам, я вас об этом предупредил.
— Посадим людей за перемотку. Подгоним. Надо всего шестьдесят датчиков, — произнес Греков. — Как говорят, схимичим. А там, может, придет из Ростова этот чертов контейнер.
— «Схимичим». Взрослые люди. Баки друг другу заливаем… — Всесвятский взглянул на Смердова и осекся. Лицо директора с брезгливо опущенными уголками губ было строго и пасмурно. Такое выражение лица ничего хорошего не предвещало. — Конечно, деньги я постараюсь найти, — забормотал Всесвятский, испугавшись своей откровенности. Ну, прорвало, что поделаешь? Он торопливо вышел из кабинета.
Смердов попросил еще одну сигарету.
— Вы же бросили курить, — напомнил Греков.
— Бросишь тут! — Директор глубоко затянулся. — Один визит в горком чего стоит.
— Послали бы парторга.
— Скажете… Давненько у нас не было крепкого парня.
— Почему? А Киселев? А Шапошник, Шапошник… — оживился Греков. — Это были самостоятельные люди. Шапошник сейчас в первых секретарях где-то в Сибири.
— И еще вот что. Киселев — прекрасный слесарь. Шапошник был отличный инженер. Они не боялись за себя. Человек должен не бояться за себя, только тогда он может действовать самостоятельно… А нынешний? Освободи его от этой должности, кем он будет?
— Ну а вы? — перебил Греков.
— Что я? — встрепенулся Смердов.
— Вы отличный хозяйственник. Хороший инженер. Вы ведь молчали сегодня там, в отделе. Оробели. — Греков наблюдал в стекле книжного шкафа глянцевый профиль Смердова. На мгновение он вспомнил Лепина. С каким удовольствием тот мальчишка выговаривал ему приблизительно то, что сейчас он высказывал Смердову. В этом была томительная сладость. И невозможно себе отказать, невозможно. — Робеем. Боимся. Просто физически боимся.
