— Неужели вы это сделаете? — произнёс я, смотря на него осуждающе.
— А этот откуда взялся? Кто таков? Что, тоже на пистоль глаз положил? — с надрывом, как урка, выкрикнул он, подвигаясь ко мне вплотную. — Ты, чё, учить меня вздумал? А ну становись вместо гения!
Он сердился по-настоящему, более того, тыкал пистолет мне в грудь.
— Семён Иваныч, Семён Иваныч! — вскричал Базлыков в испуге. Он выскочил из-за прилавка, закрывая меня собой. — Опустите, пожалуйста, пистолет, так нельзя!
— Нет! — рявкнул распоясавшийся дуролом. — С-счас продырявлю вшивого интилихента. Пусть извиняется!
— За что? — мрачно поинтересовался я.
— За оскорбление! — объявил тот.
— Не возражайте, — шептал мой защитник. — Он невменяем. Умоляю вас! Ему всё сойдёт с рук. Не связывайтесь!
Я грустно подумал, стоило ли срываться из столицы от взбесившихся верхов, чтобы тут, в полусонном Городце Мещерском, нарваться на вздорного хама. О, Господи, воистину нет нигде покоя в пошатнувшемся Отечестве…
Базлыков громко произнёс:
— Семён Иваныч, отсчитывайте десять шагов. Десять! Десять! — повторял он, увлекая меня в дальний угол салона.
Доморощенный дуэлянт не стал настаивать на моих извинениях, а принялся отмерять шаги, но запутался в полах пальто, зашатался, поводя пистолетом то на нас, то на своих охранников, которые резво отскочили в противоположный угол, — возникли неприятные, даже страшные мгновения.
Видимо, сам стрелок осознал опасность, дошло до него, что потеха может кончиться плохо, а потому вывернулся, отшатнулся назад и, падая на спину — медленно, как грузный мешок, вскинул пистолет к потолку и, когда грохнулся, прогремел жутко оглушительный выстрел. Снежно посыпалась белая пыль с серым крошевом штукатурки.
Сдрейфивший самодур лежал на спине опрокинутым носорогом, беспомощно поводил испуганными глазами; в стороне сверкал пистолет, из дула которого струился дымок; картуз Жириновского откатился к дверям, обнажив розовую лысину с рыжим пушком, обильно припудренную потолочной пудрой. Впрочем, и его багровая личина, и черная кожанка так же снежно белели. Он неуклюже перевалился набок, встал на четвереньки, и только тогда растерявшиеся охранники подхватили его под руки и подняли. Он стоял смирно, как нашкодивший школьник, сумеречно насупленный, протрезвевший, а вокруг него суетились два заботливых холуя, неумело отряхивая носовыми платками потолочную порошу.
Базлыков поднял пистолет и, вернувшись за прилавок, тщательно протёр замшевой тряпицей, положил в футляр, остававшийся на стеклянной витрине.
